В мое последнее утро в Кейптауне я вышел из своего отеля в компании Джорджа Пика, одного из основателей Южноафриканской организации цветного населения. Я задержался, чтобы поблагодарить менеджера отеля из числа представителей цветного населения за то, что он так качественно позаботился обо мне. Он был признателен мне за это, и мы разговорились. Узнав, кто я такой, он сообщил мне об опасениях цветного сообщества, что при африканском правительстве они будут так же угнетены, как и при нынешнем белом правительстве. Он являлся бизнесменом среднего класса, который, вероятно, мало общался с африканцами и опасался их так же, как и белых. Это было вполне объяснимым беспокойством со стороны цветного сообщества, особенно в Капской провинции. Хотя я уже и опаздывал, я объяснил этому парню основные положения Хартии свободы и подчеркнул нашу приверженность принципам отказа от расовых признаков. Борец за свободу должен использовать любую возможность, чтобы донести свою позицию до народа.
На следующий день я присоединился к негласно проводимому собранию членов Национального исполнительного комитета АНК и руководителей исполкома филиала АНК в Дурбане, на котором решалось, должна ли планируемая акция принять форму отказа от выхода на работу или полноценной забастовки с пикетами и демонстрациями. Те, кто выступал за забастовку, утверждали, что стратегия «оставайся дома», которую мы использовали с 1950 года, исчерпала себя, и что в то время, когда Панафриканский конгресс вербовал среди народных масс все больше сторонников, были необходимы более агрессивные формы борьбы. Альтернативная точка зрения, которую я отстаивал, заключалась в том, что пребывание дома позволяло нам наносить удар по врагу, не давая ему возможности нанести ответный удар. Я утверждал, что доверие людей к нашим пропагандистским кампаниям возросло именно потому, что они поняли, что мы заботились о них. События в Шарпевиле хотя и продемонстрировали весь героизм демонстрантов, однако позволили врагу расправиться с нашими сторонниками. Поэтому я выступал за вариант отказа от выхода на работу. Зная о том, что народные массы по всей стране становятся нетерпеливыми к пассивным формам борьбы, я, тем не менее, считал, что нам не следует отступать от нашей проверенной тактики без всестороннего анализа, на что у нас не было ни времени, ни ресурсов. Именно с учетом этих факторов я настоял на решении об отказе от выхода на работу.
Подпольная деятельность требует принципиально новых психологических установок. Необходимо планировать каждое действие, каким бы незначительным оно ни казалось. Нет ничего второстепенного. Все шаги подвергаются сомнению. Вы не можете быть самими собой, вы должны полностью соответствовать той роли, которую играете. Такое поведение хорошо знакомо любому чернокожему в Южной Африке. При апартеиде чернокожий и так живет призрачной жизнью между законом и его нарушением, между открытостью и скрытностью. Быть чернокожим в Южной Африке означало никому и ничему не доверять, что мало чем отличалось от подпольной деятельности.
Я стал ночным существом. Днем я скрывался в своем убежище, а когда темнело, выходил по своим делам. Я действовал в основном в Йоханнесбурге, однако по мере необходимости иногда совершал различные поездки по стране. Я останавливался в пустых квартирах, в домах активистов АНК – везде, где мог быть один и оставаться незамеченным. Хотя я по натуре весьма общительный человек, одиночество мне нравится еще больше, поэтому я радовался возможности побыть наедине с собой, планировать, размышлять, строить различные планы. Однако одиночества порой может быть слишком много. Мне было ужасно одиноко без своей жены и семьи.
Ключ к успешной подпольной деятельности – это быть незаметным для окружающих. Точно так же, как есть способы войти в комнату таким образом, чтобы сразу же выделиться, есть способы ходить и вести себя так, чтобы на тебя не обращали внимания. Лидеры всегда стремятся к известности, к публичности, а преступники, наоборот, – к тому, чтобы не бросаться в глаза. Когда я находился в подполье, то никогда не выпрямлялся в полный рост. Я говорил тише, без четкой артикуляции. Я не делал резких движений, никогда никому не навязывался, никогда ни о чем не просил, вел себя пассивно, так, чтобы мне указывали, что необходимо делать. Я не брился и не стригся. Чаще всего я маскировался под шофера, повара или садовника. Я носил синий комбинезон работника фермы и круглые очки без оправы, известные как «чайные стаканы Маззавати». Поскольку у меня была машина, то вместе с комбинезоном я носил также шоферскую кепку. Роль шофера была очень удобна, потому что я мог ездить по всей стране под предлогом вождения машины своего хозяина.