Долгая дорога в Никуда

Я понимал всё сильнее, что обманываю себя: никто не придёт, ждать мне здесь некого, что я сейчас совсем один на всём белом свете и никому не нужен. И если случиться мне сегодня сдохнуть где-нибудь в подворотне, то некому будет даже всплакнуть обо мне: вся моя жизнь – одни потери. Люди, что встречаются на моём пути, уходят как тени, и задержать кого-нибудь из них выше моих сил. А потому весь мир теряет очертания, и без того иллюзорные и зыбкие, как мираж. И кажется, что почва реальности вот-вот уплывёт из-под моих ног, будто я и не стою на ней вовсе, а парю в пустоте, не имея никакого веса, и вдруг откроется картина совсем другого, более страшного, но столь же реального бытия. Сосуд, что, словно сакральную воду, содержит внутри себя мою жизнь, вдруг разобьётся, и она выльется в какие-то другие, неведомые мне миры и пространства, и это будет страшно…

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел тётку, что с незапамятных времён собирала в заведении посуду и вытирала столы, отираясь между подвыпивших и наглых мужиков и став такой же грубой и неотёсанной:

– Эй, ну ты, – она смачно выматерилась, будто схаркнула, – ночевать здесь собрался, что ли?

Я не понял сперва, о чём это она говорит, но обернувшись вокруг, увидел, что в баре уже никого нет. Столики были пусты и чисто вытерты, и лишь на моём стояла тарелка с нетронутыми сосисками, расковырянными вилкой, и кружка пива.

Не успел я и глазом моргнуть, как тётка, словно смахнула, убрала со стола всё это и, не дав мне и слова сказать, заключила:

– Вшивайся давай, а то ща тряпкой огрею.

Я вышел и тут же, едва щелкнула за моей спиной задвижка на двери бара, почувствовал острый приступ голода и пожалел, что так и не успел перекусить.

На улице уже стемнело, домах среди черноты вечера жёлтыми отсветами горели окна, кое-где на уличных фонарях зажигались, тускло мерцая, лампочки. Воздух быстро терял тепло, напоминая, что лето прошло, и вскоре уже стал прохладным и даже бодрящим.

Редкие прохожие спешили, подняв воротники и запахнувшись, чтобы согреться, по домам. И лишь изредка проходили мимо, неспешно прогуливаясь, молодые, модно, по погоде, одетые пары, видимо, намерено вышедшие на улицы города, чтобы подышать приятной прохладой начинающейся осени, да поглазеть на витрины магазинов, так отличающиеся от их содержания, и, может быть, ощутить себя хотя бы в эти вечерние часы в каком-то другом, счастливом и беззаботном, благополучном мире.

Я долго блуждал по неуютным улицам окунувшегося в темноту города.

В одном из тёмных мест, на пустыре, примыкающем к гаражному кооперативу, шальная драка, в которой участвовало, по меньшей мере, с полсотни парней и мужиков, вооружённых цепями и палками, ножами и электродами, едва не захватила меня в свою липкую кашу, и тогда в голове моей впервые промелькнуло сожаление, что я свернул в эти тёмные, глухие кварталы.

Всё произошло так быстро и было сначала так непонятно, что вмиг я оказался в самой её гуще. Вокруг меня гонялись друг за другом при свете прожекторов от неблизких гаражей, махали и били друг друга цепями и палками, пинали упавших ногами, спотыкались, матерились, кричали, сами со стонами валились на землю дерущиеся.

Едва я понял, что происходит, как меня тут же охватил животный ужас: удара из темноты чем-то тяжёлым можно было ожидать с любой стороны и в любую секунду.

Эти жестокие побоища между бандами малолеток и парней постарше, дравшихся между собой за территорию влияния, были известны мне не понаслышке с детских лет. Я никогда не участвовал в них, потому что не состоял в бандах. Зато многие из моих друзей детства принимали в них непосредственное участие, и потому мне было известно, что дерущиеся никогда не останавливались перед тем, чтобы превратить в отбивную котлету случайных прохожих или нечаянных свидетелей: кто не с нами – того надо бить – вот что было девизом таких свалок.

Кто-то подскочил ко мне в мелькании теней и слепящем свете прожекторов и, схватив за руку, развернул в противоположную сторону. Я уже не увидел, а почти догадался, что мною хотят прикрыться, как живым щитом, и потому тут же увернулся в сторону, пригнувшись. За моей спиной раздался стон, а по плечу скользнула дубина. Схватившие меня пальцы разжались, и я со всех ног бросился наутёк, потому как не собирался ждать следующего удара, который был бы наверняка предназначен мне.

Обернувшись, я увидел, что за мной кто-то гонится. Несколько раз я налетел на кого-то в мелькании теней, но от этого побежал, казалось, ещё быстрее. Преследовавший меня, видимо, взялся догнать и огреть меня своей дубиной, и его шаги тяжело, неотступно и страшно всё топали за моей спиной.

Я выскочил на какую-то едва освещённую улицу, продолжая удирать от преследователя. Навстречу попадались «канарейки», брызгающие в темноту проблесками синих лучей от «мигалок», видимо, направлявшиеся к месту драки, но ни одна из машин не остановилась, чтобы поймать того, кто бежал, сзади, не отставая от меня.