Долгая дорога в Никуда

В ту же секунду холодная жуть молнией пронзила моё тело, потому что нога, отступая, не встала на твёрдую землю, и я повалился куда-то назад. Обернувшись в падении, я только и успел увидеть, что падаю в ту же самую свежевырытую могилу, что была приготовлена для усопшего.

Упав на спину, я больно ударился, и тут же сверху раздался голос «рыжих усов»:

– Давай руку!

Он протянул навстречу мне руку, и она стала удлиняться, дотянувшись вскоре костлявой, худой пятернёй до моего горла. Взяв за него, он вытащил меня наверх. Я закричал от ужаса, возросшего от того, что люди вокруг, совершенно не обращая внимания на происходящее, продолжали хоронить гроб с неизвестно чьим телом.

– Это твой труп! – сказал мне тип с рыжими усами. – Смотри, его опускают в могилу!

Он схватил меня за плечи и с лёгкостью бросил обратно в яму. Я упал на крышку заколоченного гроба и почувствовал, как комья сырой земли посыпались сверху.

– Я не хочу, не хочу! – вырвалось из моего горла, и я очнулся от кошмарного сна…

Было уже утро. В яме, в которой я оказался, стоял ещё полумрак, но небо над моей головой уже посветлело.

Я был удивлён происшедшим, но никак не мог припомнить, что произошло прошлым вечером. Голова гудела, как медный котелок.

Мне понадобилось довольно-таки много времени, чтобы выкарабкаться из двухметровой ямы. Вокруг меня действительно было кладбище, то самое кладбище, где мы когда-то были с Вероникой, и где был похоронен её дружок.

Место вокруг свежевырытой могилы показалось мне весьма знакомым, и я почувствовал, как бегут по спине мурашки, когда узнал, но быстрее того догадался, что яма-то была вырыта в том самом месте, где был похоронен тот самый Афанасий.

Странные воспоминания о совпадениях, преследующие меня, нахлынули вдруг, заполонив моё сознание, выдавив на челе холодные, крупные капли пота, и мне показалось, что я схожу с ума. Кошмары прошедшего странного отпуска не хотели отпускать меня, и наступали на пятки, неотлучно следуя за мной по жизни.

Мне стало вдруг удивительно, как это я ещё держусь и не умер или, действительно, не сошёл с ума.

Прошлое гналось за мной, взнуздав время, и когда настигало, из-под колёс его залихватского тарантаса обдавало меня с ног до головы холодной жижей липкого, проникающего в самую потаённую глубину души смертельного ужаса.

Глава 8

Два или три дня со мной творилось что-то невообразимое. Температура скакала, как сумасшедшая. Я то метался в жару, то дрожал от холода, и пугал бабку вырывающимися лохматыми и мерзкими обрывками воспоминаний.

Потом вдруг всё разом точно оборвалось. Я неожиданно поправился, будто бы и не болел вовсе, но всё ещё опасался выходить из дома, подолгу, точно затравленный зверёк, наблюдая за соседской избой из окна.

Вечером заглянула Алёна. Бабка сказала мне, что она приходила каждый день, пока мне было худо, и приносила какой-то травы. Пелагея поначалу не рискнула поить меня её отваром, но вот вчера дала, и уже сегодня недуг мой как рукой сняло.

Чувствуя себя вполне сносно, я вышел навстречу девушке.

– Здравствуй, – заулыбалась она обрадовано, – поправился, наконец?

– Поправился, – ответил я смущённо, с беспокойством в душе припоминая срамные сны из моего бреда, в которых происходили какие-то оргии, я превращался то в коня, то в собаку или волка, а ведьма Варвара и, почему-то, Алёна вместе или по очереди играли со мною в любовь, обнимали, гладили по шерсти, по бокам, держали за гриву, становились под меня и орали какие-то непристойности, которые я, как животное, понять не мог, но всякий раз воспринимал, как побуждение к действию.

«Срам-то какой!» – подумал я, не находя сил поднять глаза на девушку: мне казалось, что она всё знает о моих снах.

Алёна стояла напротив в лёгком сарафане из ситца в горошек, таком нарядном для унылого деревенского пейзажа, таком ярком и чересчур коротком и открытом, что даже мне, человеку привычному к такой одежде на городских девушках, её одеяние показалось слишком неуместным и вызывающим на фоне окружающей нас серой деревенской обыденности. Взгляд мой невольно закрадывался за край сарафана, лишь слегка прикрывавший её молодую, небольшую, упругую и красивую девичью грудь. Я даже встряхнул головой, чтобы отогнать возникшую вдруг и всё усиливающуюся похоть, а чтобы совсем развеять чары спросил:

– Что такая нарядная?!

– А что? Разве нельзя?!..

– Да нет, почему же, – снова потупил я взгляд: навязчивые непристойные сцены из моих бредовых снов так и лезли в голову, словно бы это были воспоминания о недавних событиях, – можно…

Я старался не смотреть на Алёну, как на участницу приснившихся оргий, в которых она представала мне во всей своей прелестно-манящей, женственной уже наготе и во всех бесстыдных и развязанных, распутных проявлениях своих желаний, которые я со страстью, беспощадной, как жажда, исполнял, принимая то облик лошади, то волка или собаки. Я не мог забыть, как они вместе с Варварой забавлялись со мной, помогая друг другу справиться со мной и совершенно не стыдясь выказывать одна перед другой наслаждение в усладе своих похотей.