Долгая история (СИ)

За всей суматохой и хаосом, воцарившемся на Буяне сразу после трагедии с Ромой Накамурой, никто в тот день не уделил должного внимания возвращению из небытия недостающей острову нежити. Пользуясь отсутствием в замке магов, освобожденные и слегка одуревшие хмыри учинили погром в Зале Двух Стихий (где самобранки были уже расстелены в ожидании гостей), основательно обточили зубами ножки мебели и прогрызли ларец с забаррикадировавшимися в нём молодцами. Застав в обеденном помещении отчаянно гарцующего между битой посудой Конька-горбунка, на загривке которого повисли сразу три рогатых вредителя, Медузия позвала Панночку, и вдвоём они за считанные минуты загнали больше трёх десятков особо озверевших хмырей назад в школьные подвалы. Чуть позже преподавательницы спустились туда сами, дабы убедиться, что хмыриная популяция восстановлена на должном уровне, а о возвращении русалок второпях сообщил, яростно утирая рукавом мантии скупую слезу счастья, Поклеп Поклёпыч, затем снова умчавшись к бочке в своём кабинете, где опять завелась голодная и капризная Милюля. На том всё и кончилось. В отчетном письме в Магщество Сарданапал сослался на «стихийную магическо-пространственную аномалию», предположительно вызванную недавно переданным Тибидохсу на хранение скелетом очередного путешественника во времени (скелету, увы, недоставало черепа — оный так и остался где-то в Палеолите*). Верил ли в это сам академик, осталось загадкой, но побочные эффекты хранения расписаны были, как заверила предварительно ознакомившаяся с отчетом Медузия, «захватывающе».

Вечер тридцатого апреля, канун Вальпургиевой ночи — одного из самых популярных праздников магического мира — застал всех Бейбарсовых дома. Школьникам и магспирантам традиционно были даны два внеочередных выходных, которые они могли потратить в своё удовольствие. Большинство, конечно — включая Софью и близнецов — разлетелись по домам.

Часы в гостиной, цокнув вставшими на место стрелками, громко пробили девять вечера. Глеб Бейбарсов, размашисто чиркающий углем по листу, пристроенному поверх широкой книги на его колене, скривился — источник шума располагался как раз у него над ухом, за спинкой облюбованного бывшим некромагом кресла.

— Ты опять сняла с часов бесшумное заклинание?! — подняв голову, недовольно крикнул Глеб куда-то в коридор.

— Мне нужно знать время! — прилетело ему в ответ с невидимой лестницы. — Терпеть не могу опаздывать на эту движуху. Топчешься потом в задних рядах, и все тебе на ноги наступают. Ещё и ворона эта дряхлая устаёт, если всё затягивается, и на голове у тебя передохнуть пытается — типа ха-ха, на гнездо похоже, перепутал. Ещё и ёрничает, петух перекрашенный! Правда, я его однажды так огрела, что больше крылья ему рядом со мной не отказывали.

Последние слова Таня говорила уже в гостиной, натягивая широкую белую лямку платья на смуглое плечо. Ласточка, видная в низком вырезе под мышкой, беспокойно ударила рисованными тёмно-синими крыльями и перелетела по ребрам куда-то под грудь, где её скрыла полупрозрачная, но всё же не настолько, чтоб оставить ласточку видимой, светлая ткань.

— Мне нравятся эти ваши церемониальные платья, — улыбнулся Глеб, вытягивая ноги и откидывая затылок на спинку кресла.

— Да, ты говоришь это каждый год, — фыркнула Таня, одёргивая длинный, свободно ниспадающий подол. — Попробовал бы хоть раз в них по лесу поскакать!

— Ну, юбку ты всегда можешь укоротить! — участливо напомнил Бейбарсов.

Танин ответный жест он проигнорировал: к нему подошёл толстый полосатый кот и принялся тереться о вытянутые ноги. Глеб скривился и отпихнул кота, ощутимо наподдав ему босой ногой под лохматый живот. Контрабандный, отскочив, зашипел, оскорбленно задрал хвост и по диагонали, потряхивая жирами, пересек цветастый ковер, где запрыгнул на диван. Там его взяла на руки Сашка, вытянувшая длинные ноги вдоль клетчатого покрывала, и принялась отрешенно чесать кота за ухом, думая о чем-то своём.

Глеб, поджав губы, некоторое время наблюдал за тонкими пальцами дочери, механически перебирающими шерсть на загривке довольно жмурящегося животного. Кота она притащила с собой, в сумке, когда прилетела, и похоже, кроме него и Лео никто из семьи — даже Таня, — не видел эту наглую полосатую тушу впервые. И как бы Глебу не было не по себе наблюдать его в своем доме — чувство, за которое он сам себя презирал, но перебороть которое был не в силах — вышвырнуть кота он, посмотрев на Сашку, просто не смог. Пришлось терпеть.

Таня, сев на подлокотник Сашкиного дивана, собрала свои рыжие волосы в кулак и принялась ожесточенно чесать их щёткой. Глеб сделал ещё несколько штрихов по бумаге и снова покосился на Сашку. Она его тревожила, беспокоила. Что-то неуловимо поменялось в ней после злосчастного матча полуфинала, но он никак не мог понять, что. Она сидела перед ним на диване, кажущаяся ещё бледнее обычного, с ниспадающими темными волосами, в церемониальном белом платье… Она была похожа на призрака.