Долгая прогулка

«Для чего мы вообще сюда приехали? — подумал я. — Ведь до нас здесь побывали уже сотни людей и, если сразу после взрыва какие-то жалкие остатки улик еще можно было найти, теперь они затоптаны, сметены, убраны, растащены или таинственным образом исчезли. Какое мне дело до того, кем был этот смертник? Какое мне дело до того, какую взрывчатку он использовал? Как он привел бомбу в действие? На какой машине приехал и откуда ее угнал? Если им наплевать, почему это должно заботить меня?»

Мальчишка продолжал смотреть на меня, а женщины не переставали кричать, и чем отчаяннее они кричали, тем больше я злился. Неужели они думают, что мне нравится бродить среди останков их родственников — сыновей, братьев, детей? Они что, не видят, что я пытаюсь помочь? Но каждый раз, когда толпа подавалась вперед, я отступал на полшага, ощущая на себе тяжесть тысячи неблагодарных взглядов. Я понемногу делал свое дело: тут соскребу крохотное пятнышко остатков взрывчатки, там подберу номерной знак машины террориста. Чем бы мы ни занимались, вокруг все время толпились люди — толпа напоминала муравейник. Зачем им надо делать почти невыполнимой нашу и без того ужасную работу?

Неужели никто не заставит этих женщин замолчать? Их неутихающие вопли прожигали мне мозг, проникая в голову сквозь затычки в ушах.

Я снова вспомнил, что у меня есть автомат, — рука ощущала его тяжесть. Я мог бы заткнуть рты этим женщинам. Если этого не захочет сделать никто другой, если иракская полиция не уведет их отсюда, не разведет по домам, то замолчать их заставлю я.

Я ставлю большой палец правой руки на предохранитель, а указательный — на спусковой крючок.

Я могу это сделать запросто. Сколько их всего — пять, шесть? Я могу убить пять или шесть женщин, чтобы прекратить эти вопли. Я готов — только бы меня отпустила эта мигрень, от которой раскалывается голова, только бы смолкли эти безумные причитания и зубовный скрежет.

Я вообразил себе, как это будет. Почувствовал прилив адреналина, и палец на спусковом крючке нервно задергался. Теперь я не спускал с них глаз: волосы скромно убраны под платки, залитые слезами лица прикрыты ладонями. Вопли по-прежнему не прекращались.

Подросток сверлил меня невидящим взглядом. Я пристально посмотрел на женщин и снял автомат с предохранителя. Я чувствовал, что могу это сделать. У меня хватит решимости. Я могу положить конец этим вызывающим воплям.

— Ну же, капитан, пошли, — сказал Юбэнк. — Здесь мы ни хрена не найдем. К тому же у нас еще один вызов. Они нашли легковушку с невзорвавшейся бомбой. Давай di di mau[19].

Во мне теперь как бы два человека. Один здравомыслящий, другой безумный. Первый наблюдает за вторым.

Безумец живет обычной жизнью. Каждое утро он просыпается с желанием узнать, буду ли я таким весь день. На этот вопрос я всегда отвечаю утвердительно.

Безумец одевает детей, упаковывает им бутерброды, отвозит их в школу. Безумец принимает душ, ест, убирает со стола. Безумец летит к месту работы, обучает солдат, летит домой. Безумец спит рядом с моей женой, ходит тренироваться в хоккей, проверяет домашние задания по математике. Безумец без конца бегает. Безумец всегда остается Безумцем.

Зато здравомыслящий может думать о своей жизни отстраненно. Он наблюдает, ждет, делает замечания. Здравомыслящий знает, что можно жить по-другому. Он знает, что жизнь, которой я живу, — не жизнь. Знает, что раньше было много такого, что я делал с удовольствием — даже кое-какие теперешние мои занятия когда-то доставляли мне удовольствие. Он знает, что должно существовать средство, при помощи которого можно исцелиться от Безумия. Знает, что, если я в данный момент нахожусь во власти Безумия, отсюда вовсе не следует, что так и будет до конца моей жизни. Я ведь не всегда был таким. Здравомыслящий «я» знает, что было время «до», но будет и «после».

Вместе с тем здравомыслящий «я» беспомощен: он в ловушке, он всего лишь тень, заглядывающая через плечо Безумца, чья жизнь крутится в бешеном вихре. Здравомыслящий только наблюдает, как у меня раздувается грудная клетка, как все внутри закипает, как отделяется от туловища голова и боль не стихает ни на минуту.