Долги наши

В темной комнате шла погоня за мальчишкой. Иногда кто-нибудь на миг появлялся в полосе лунного света и снова исчезал в темноте.

— Падла! — выкрикивал Блоха. — Плевал на вас! Тьфу, тьфу, тьфу… У меня слюна заразная! Тьфу, тьфу…

— Ой, — вскрикнула Надежда, — ты кусаться…

Вдруг Блоха оказался снова схваченным железной рукой Василия. И тотчас же без всяких переходов из уст мальчишки послышались жалобные стоны и мольбы:

— Дядечка, хорошенький, миленький… Ой, плохо мне, ой, упаду, я же припадочный, тетечка, заступитесь за меня, нехай меня отпустит… А!.. — вдруг дико завопил он. — А!.. Больно!..

— Последний раз — зачем лез?

— Нанялся я, дядечка, дорогой, нанялся… ведра подавать…

— Какие ведра? Говори!

— Честное босяцкое, я только подавать нанялся… дядечка, я поджигать не нанимался… только ведра… ой!.. с кирасином ведра…

— Ты что, гад, дом поджигал?

— Не я, честное босяцкое… три лимона… только ведра.

— Кто нанимал?

— Ой, товарищи, отпустите вы меня… Я круглая сирота…

— Будешь говорить?

— Буду, буду. Дворник он, дядечка, с самого этого дома…

— И это он в окно сиганул?

— Ага.

— А керосин где?

— Под окном, дядечка, хороший… Два ведра под окном.

— Ну, лезь туда, подай мне ведра и имей в виду: в случае чего — застрелю как собаку. Подашь и ползи обратно.

Блоха вылез сквозь разбитое окно. Василий, перегнувшись, следил за ним.

Показалось ведро, до краев наполненное маслянистой жидкостью. Василий принял его.

— Давай другое…

Теперь все трое сидели на кухне и пили кипяток. Весело потрескивал самодельный фитиль в самодельной лампе.

— Перестань чесаться… — говорила Надежда Блохе, — до чего же ты зарос грязью… согрелся?

— Ага. Хотите, тетенька Надежда, я вам нашу спою…

И, не дожидаясь ответа, Блоха вскочил с места, выхватил из кармана своего «клифта» две деревянные ложки, заколотил в них, выбивая мудреный ритм, прошелся какими-то странными прыжками по кухне и вдруг завопил дурным голосом:

У мине нет фигуры,
У мине нет лица,
Мине мама родила
Без посредством отца…

И снова пробежка по кругу с приседаниями под удары ложек, и снова «пение»:

Иссушил мине голод,
И мороз иссушил.
Ну, а я еще молод
И на все положил!

Трах, трах, трах — ложками, и поклон в сторону «публики».

— Ты где же выступаешь? — спросил Василий. — На барахолке, что ли?

— Не. Я по вагонам. Ездишь, понимаете, воля.

— Может быть, ты уже наездился? — сказала Надежда. — Иди жить ко мне. Дом у нас маленький есть. Пустой. Тебя вымыть хорошенько да на фабрику устроить…

— Ой, за что это меня на фабрику? Смотрите, дядечка, смотрите!

Блоха вращал колесико в углублении стены, и там появилась сверху площадка кухонного лифта, которая, видимо, осталась между кухней и столовой.

На площадке стоял большой поднос, на нем… блюдо, а на блюде, окруженная гарниром, целая, нетронутая, жареная курица…

НОВЫЕ ХОЗЯЕВА

Во дворе бывшего особняка и в самом доме было великое оживление. Одни женщины разгружали с подвод маленькие кроватки и столики, другие мыли полы в помещениях, готовых к приему детей, поварихи в белых халатах (где только удалось их достать) приводили в порядок кухню.

Светило зимнее солнышко, и оттого все в доме казалось радостным.

Надя надевала старую свою кофту.

— Опять насчет дров, Надежда? — обернулась к ней мужеподобная женщина, распоряжавшаяся разгрузкой.

— Да, Глафира Ивановна, без дров не вернусь.

Глафира взяла в руку Надину косу.

— Тяжело небось эдакую красоту носить? Но до чего ж хороша.

— Я ее, Глафира Ивановна, и не чувствую, — улыбнулась Надя, накрылась платком и пошла к выходу.

Но, не дойдя до двери, вдруг остановилась, схватившись рукой за стену.

— Ты что, Надя?

Надежда молчала, стояла, прислонясь к стене, закрыв глаза.

Глафира подошла к ней.

— Водички дать?.. Что с тобой?..

Надежда медленно открыла глаза.

— Ничего… Голова как-то странно… Смешно, чуть не упала… Ничего, прошло.

И она вышла из дома.

Навстречу по дорожке шел Василий с вещевым мешком в руке.

— Где пропадаешь, Королев?

— В деревню посылают… возвращать рабочих, звать на фабрику… Вот попрощаться к тебе пришел… А где кожанка? Что случилось? Неужели… неужели Блоха?

Надежда кивнула головой.

— И сам исчез.

— Вот так перевоспитала… кажется, столько возилась с ним…

— Самое тяжелое было отмыть да отстирать его… — улыбнулась Надежда.

Они вышли за ворота, остановились.

— Что-то голова у меня сегодня прямо раскалывается… — сказала Надежда. — Ну, что ж, Королев, поезжай. Дело нужное. Без мастеров фабрику не пустим…

Она подала Василию руку.

— Вернешься — заходи, Королев.

И Надежда пошла вдоль улицы, а Василий смотрел ей долго вслед, и был миг, когда он тревожно нахмурился, ибо ему почудилось, что Надежда пошатнулась.

— Сегодня приема нет, — сказала секретарша, не отрываясь от книги, лежавшей в полураскрытом ящике стола, — начальник не принимает… Позвольте, куда вы…

Секретарша вскочила со стула, пытаясь преградить дорогу к двери, на которой было написано: «Нач. управления».