Долги наши

— Санитары?.. — переспросила она. — Как так не нужны?.. Да мы, голубчик, просто погибаем, так нам людей не хватает.

— Вот возьмите меня, пожалуйста, я хочу к вам… санитаром.

— С радостью, голубчик мой, но как ты, извини меня, с одной рукой управишься? Ведь у нас работа тяжелая… и грязная работа. Судна таскать, больных носить, полы мыть… и ведь мы заразные…

— Я справлюсь, не беспокойтесь.

Ночью в мужской палате было еще беспокойнее, чем днем. Кто-то кричал в бреду, кто-то рвался бежать.

Василий мыл пол, ползая, передвигая койки и тюфяки. По временам он прерывал это занятие, идя на зов какого-нибудь больного, помогал повернуться, носил судна, подавал поильники, успокаивал того, что рвался и хотел бежать… И снова брался за ведро и тряпку.

Василию удавалось переворачивать больных единственной рукой не хуже, чем двумя.

Под утро в палате стало тихо. Уснули даже самые беспокойные больные. И Василий, оставив свой пост, прошел по коридору между лежащими на полу больными и поднялся на второй этаж, в женское отделение.

Он шел из одной палаты в другую, вглядываясь в лица спящих женщин. Дежурная медсестра спала за столом.

Она подняла на миг голову, посмотрела на Василия и снова уснула. Он прошел в следующую палату.

Здесь все спали. Надежда лежала неподвижно на спине, голова откинута назад, подбородок слегка поднят.

Василий смотрел на нее с нарастающим страхом. Казалось, Надежда не дышит, казалось, черты лица ее заострились, как у мертвой.

С ужасом бросился к ней Василий, рванул рубашку, приложил ухо к груди. Страх мешал ему слушать, он дрожал, как в лихорадке. Наконец ему удалось взять себя в руки, он плотно прижал ухо к телу.

По широко раскрытым глазам Василия можно было все узнать. Можно было видеть, как напряженное ожидание сменилось надеждой — ему почудилось, что он услышал что-то… потом удар, еще удар сердца услышал он, еще, еще… Оно билось слабо, слабо, но билось.

Надя спала.

Василий отодвинулся, закрыл рубахой обнажившуюся девичью грудь, завязал тесемки, подтянул одеяло.

Он встал, отер рукавом взмокший лоб и смотрел на Надежду, на измученное ее лицо, обритую головку, прозрачную руку, лежащую на одеяле.

Долго стоял Василий и смотрел на Надежду.

МАТЬ

— Спасибо, товарищ комдив, — сказала Вера Филимонова, пожимая руку седому военному и выходя из машины, — я не опоздаю. К шести буду у эшелона.

Остановился этот «бенц» на высоких колесах со спицами на крутой улочке, у калитки дома Филимоновых.

«Бенц» укатил, а Вера Степановна подошла к забору, положила руку на калитку, да и стояла так, не спеша открыть ее.

Была она в кожаной фуражке со звездочкой, в кожаной тужурке, перепоясанной поясом и портупеей, с кобурой нагана на одном боку и полевой сумкой — на другом. Из-под юбки видны были грубые солдатские сапоги.

Постояв немного, Вера Степановна вошла в палисадник и подошла к дому. На снегу, на дорожке видны были следы чьих-то ног.

Привычным движением Вера Степановна протянула руку и достала из-за наличника ключ. Однако дверь оказалась не запертой. Вера Степановна вошла и остановилась. Из комнаты доносились голоса.

— Сука позорная, клади крести на стол…

— Да нема у меня крестей… На, смотри, есть у меня крести?

— Затолкал? Гнедой, погляди, не затолкал этот чмур карту под стол?

Вера Степановна открыла внутреннюю дверь.

Комната была полна густого табачного дыма. Несколько грязных беспризорников расположились кто как. Четверо резались за столом в карты, двое валялись на кровати, пытались сыграть на гребешках какой-то мотив. Один, сидя у стенки на корточках, искал вшей в рубахе.

Появление Веры Степановны не вызвало никакого переполоха, каждый продолжал заниматься своим делом.

— Между прочим, здравствуйте, — сказала Вера Степановна.

— Здорово, тетка, — сплюнув и затушив ногой окурок, ответил один из игравших в карты, по кличке Гнедой. — Чего тебе тут требуется?

— Это я вас могу поспрошать, чего вы тут делаете. Это мой дом, между прочим.

Однако и это заявление не произвело никакого впечатления.

Тогда Вера Степановна подошла к столу и резким движением смахнула с него на пол карты и деньги.

— Ты что? Ты что? Всю игру поломала, мы два дня дуемся…

Вера Степановна схватила за шиворот Гнедого. Да так схватила, что Гнедой присел.

— А ну отвечай, Надежда где? Где моя дочь?..

Видя решительность военной тетки, беспризорники всполошились. Те, что валялись на кровати, соскочили с нее. Остальные сгрудились вокруг Веры Степановны, заговорили наперебой:

— Нас Блоха сюда завел… мы не сами…

— Какая блоха? Что вы мелете?

— Блоху тетя Надя взяла к себе жить…

— А Блоха у ей кожанку стырил…

— А потом Блоху тифом скрутило, он нам велел кожанку тете Наде вернуть — вон она, кожанка…

— А Блоха помер. Его когда карета забирала, он уже жмурик был… холодный.

— А нам велел дом сторожить и тете Наде что надо помочь, ежели она живая вернется…

— Что? Что ты говоришь? Откуда вернется? Где она? Ну, говорите же, говорите… ради бога, говорите…

— В тифу лежит…

— Тиф у нее, у тети Нади…

— Тиф!.. Господи, господи, боже мой… Наденька…

И снова, в третий раз начальнику госпиталя пришлось отвечать.