Долги наши

— Не могу, — говорил он Вере Степановне, — даже несмотря на то, что вы сегодня возвращаетесь на фронт… Но, позвольте, я же вам не разрешил… — удивленно говорил он вслед Вере Степановне, в то время как она, не обращая на него больше внимания, распахивала дверь, входя в госпиталь.

Врач безнадежно махнул рукой и поплелся следом за ней.

Первым же, кого увидела Вера Степановна в коридоре больницы, был Василий.

— Королев?.. Ты тут?.. Почему?..

— Пойдемте, Вера Степановна, проведу вас… — сказал Василий, но, увидев подошедшего начальника, вдруг нагнулся, как бы ища что-то под ближайшей койкой.

Врач уловил этот маневр, приблизился к Вере Степановне и стал ждать.

Пришлось Василию подняться.

— Так, так, — произнес врач, — оказывается, вы, молодой человек, все-таки проникли в госпиталь…

— Он у нас самый старательный санитар, Николай Михайлович, — сказала медсестра, собиравшая у больных термометры.

— Гм… гм… санитар… Ну, что ж делать… пройдемте к больной.

И все трое — врач, за ним Вера Степановна, потом Королев — стали подниматься по лестнице на второй этаж.

Надежде, видимо, было трудно дышать — она жадно, коротким вздохом хватала воздух. Щеки ярко горели. Взгляд блуждал из стороны в сторону.

— Кризис приближается, — сказал врач, — посмотрим, посмотрим…

— Доктор, — стонала женщина у окна, — помогите, доктор…

И врач отошел к ней.

— Не жилица она, — раздался за спиной у Веры Степановны голос, — нет, не жилица…

Вера Степановна, окаменев, стояла над постелью Надежды.

Она — Вера Степановна — странно выглядела здесь в своем военном виде, с портупеями и наганом.

— Товарищ комиссар, — обращалась к ней все та же Надина соседка, — не жилица эта девушка… Я столько видела, сразу узнаю — кто одюжает тиф, а кто не одюжает…

Василий повернулся и так посмотрел на женщину, что она вдруг умолкла и юркнула под одеяло.

Вера Степановна наклонилась, нежно провела рукой по Надиной головке, сказала тихо:

— Коса…

Погладила по щеке, сказала еще — «доченька моя», взяла тоненькую руку, поцеловала. Потом поднялась, не глядя на Василия, сказала:

— Беда какая, Вася… А мне уезжать. Через час состав… Беда какая…

Вера Степановна достала из кармана куртки нечто, плотно завернутое, развернула, показала Василию.

— Вот… сала кусочек.

— Положите под подушку, Вера Степановна. Поправляться станет, поест…

И Вера Степановна снова завернула сало в тряпочку и сунула дочери под подушку.

Поцеловала. Ушла.

И была ночь. Ночь кризиса. Луна ярко освещала палату. Бело-голубые полотнища лунного света рассекали ее на несколько частей.

Надежда металась и кричала. То это был просто крик ужаса, то с уст ее срывались слова:

— Спасите!.. Огонь!.. Все горит… Вот идут… скорее…

Воровато оглянувшись по сторонам, соседка протянула руку к Надиной подушке. И вдруг застыла в страхе — прямо перед ней за окном появилось чье-то лицо… Замерла соседка, так и замерла с протянутой рукой.

Но вот лицо исчезло. Почудилось, что ли?.. Подождав насколько и настороженно поглядывая на окно, соседка все же руку сунула под подушку, достала сверточек, оставленный матерью, и убрала к себе, накрывшись с головой одеялом.

Надежда пыталась подняться, но у нее не хватило сил. Василий вошел в палату, бросился к Надежде в то мгновение, когда она, скинув одеяло, все же вставала с койки.

Он с трудом уложил ее, укрыл.

Но Надежда все металась в жару, все звала на помощь и вдруг затихла и так ясно-ясно сказала:

— Как страшно. Остаешься перед смертью один… никого вокруг, ты и смерть… ты и смерть…

И ВСЕ-ТАКИ НАДЕЖДА ВЫЖИЛА

Было раннее утро. За окнами светило солнышко, падал снежок. Надежда открыла глаза. Открыла и смотрела прямо вверх, на потолок. Потом во взгляде мелькнуло что-то, какая-то мысль, недоумение… Чуть сдвинула брови. Старалась вспомнить, где она, что произошло с ней.

Медленно перевела взгляд ниже, увидела палату, койки, больных… потом увидела окно, снег за окном, солнце…

И вдруг во всю мощь медных труб, литавр и барабанов ударила музыка.

По улице шла воинская часть. Оркестр играл марш — один из тех, что в те великие годы вел за собой раздетую, голодную армию победителей. Но это был не просто марш. Это была победная, торжествующая, счастливая музыка жизни, жизни!

Слабая улыбка появилась в глазах Надежды. Она подняла похудевшую руку, поглядела на нее и снова улыбнулась.

Гремела, гремела музыка.

Вдали, в глубине палаты, оставаясь незаметным для Надежды, стоял Королев и издали смотрел на нее…

А по улице проходил полк. Женщины провожали мужей, сыновей и отцов. Рядом с красноармейцами торопливо шли они, говоря последние слова напутствия и прощания.

И дети бежали рядом, с трудом поспевая за шагом отцов и братьев. Лица уходящих на фронт были суровыми и отрешенными, люди чувствовали себя уже там, далеко отсюда…

По водосточной трубе спускался с крыши ко второму этажу беспризорник Гнедой.

Он осторожно ступил на карниз и, держась за стену, за каждый малейший выступ, пошел по карнизу, добираясь до третьего окна от угла.

Внизу во дворе стояли пятеро беспризорников и переживали все перипетии опасного путешествия Гнедого.