Всё началось с того, что в июле двадцать восьмого года ко мне домой прибежали неразлучные братья и наперебой стали рассказывать, что на углу Болгарской и Мясоедовской на тумбе для объявлений висит афиша, на которой «нарисован мужик в трусах, который в таких же перчатках как у тебя и вот так стоит» Додик изобразил боксёрскую стойку. Больше ничего внятного они объяснить мне не смогли.
Пришлось самому сбегать до афиши, так как от братьев толку было мало и что в афише было напечатано они прочесть не удосужились. А в афише было сказано, что в Одессе при спортивном обществе «Пищевик» создана секция бокса и уже через два дня там состоятся показательные бои боксёров. Афиша висела уже неделю и просто чудо что братья на неё наткнулись. Я на своих пробежках тоже бегал по другой стороне улицы и на тумбу внимания не обращал.
Стоит ли говорить, что в этот день задолго до начала боёв я уже был там. Ну что я могу сказать по увиденным боям? С моей точки зрения из того, «моего будущего», это конечно было не впечатляюще. О чём и сообщил сидящему рядом парню азартно болеющего за одного из спортсменов. Мои слова что противники двигаются «как беременные черепахи» привели его в негодование, о чём мне чуть было не пришлось пожалеть. Но парень сдержался и вполне заслуженного и ожидаемого подзатыльника мне не досталось. Но зато получил приглашение приходить на тренировки и там показать, как должны по моему мнению двигаться «настоящие спортсмены».
Так я познакомился с Аркадием Бакманом. К своему стыду, в своём времени смотреть бои боксёров мне нравилось, но вот историей бокса в СССР совсем не увлекался. Так, слышал кое-что от своего тренера в молодости, но на этом всё. Болел за Костю Дзю, за братьев Кличко. Смотрел бои за звание чемпионов мира, но спортсменом сам не был и не интересовался этим особо. Поэтому оценить боксёров «с исторической» точки зрения не мог.
Я их просто не знал. И поэтому представьте моё удивление, когда Аркаша оказался не только боксёром, но и наставником молодых пацанов. Для меня казалось, что ему рановато заниматься тренерской деятельностью, тем более что и как боксёр он меня не впечатлял. Но своё мнение я благоразумно держал при себе, следуя золотому правилу: — «дарёному коню в зубы не заглядывают». Тем более, что в секцию мне удалось попасть с большим трудом. И кто из нас двоих «дарёный конь» — это ещё большой вопрос.
Во-первых, Аркадий сразу обратил внимание на мой шрам на затылке, о котором я уже благополучно забыл и потребовал справку от врача, что мне бокс не противопоказан. А получение этой злосчастной справки вылилось в такую эпическую мелодраму, что на будущее вообще зарёкся о чём-нибудь ещё просить своего «любимого пинкертона». Семён Маркович развил такую бурную медицинскую деятельность по осмотру моего «бренного тела», что я ощущал себя мухой-дрозофилой попавшей в лапы чокнутого энтомолога, а даже не лабораторной крыской или подопытным кроликом.
К тому же, бурные возражения моей мамы и «примкнувшей к ней» Беллы Бояновны вообще грозили поставить крест на моём «спортивном будущем». И только мои клятвенные обещания, что на ринг я не выйду, а буду заниматься только «общеукрепляющей» тренировкой, а следить за этим с большой неохотой и под мощным прессингом моей мамы согласился сам Аркаша, позволили мне начать тренировки.
Но этому предшествовал мой приватный разговор с мамой, где я напомнил ей историю моего попадания к ней и моё опасение за своё будущее, в котором могло случиться всякое. И обосновал своё желание заняться боксом, как готовность защитить свою жизнь в случае нового нападения на меня. После чего мама, всплакнув дала мне своё благословление. Впрочем, сам-то я тоже особо не стремился к контактному бою, опасаясь и за свою голову, и за свои руки. Всё-таки высшее музыкальное образование было у меня в приоритете и травмы были мне ни к чему.
А с Алессандро я познакомился спустя почти полтора года, когда ранним декабрьским вечером неспешно топал на свою очередную тренировку и за пару кварталов до клуба на углу улицы заметил интересную картину. На постового милиционера размахивая руками и что-то пытаясь ему объяснить на испанском и французском языках наступал прохожий, а милиционер, беспомощно оглядываясь по сторонам и вытирая взопревший лоб, что-то ему втолковывал, мешая русскую речь с украинскою мовою.
Меня это заинтересовало и подойдя поближе я понял, что прохожий пытается выяснить, где находится спортивный клуб. Но постовой, не понимая ни по-испански, ни по-французски ни слова, в качестве гида прохожему определённо не годился. Особенно меня насмешила концовка разговора, когда они оба уже устав от словесной перепалки обменялись «финальными фразами»:
— Jendarme ergela![28]
— на что тут же последовал адекватный ответ:— Сам такий, басурманін!
— Товарищ милиционер! Испанский товарищ спрашивает, как пройти к спортивному клубу. А я как раз туда иду, разрешите проводить товарища иностранца?