Рассвет
был еще розовый, нежный. Деревня спала без единого звука, будто в ней никого и не было. Земля на вспаханных огородах дышала, избы плыли в парном тумане. Грим, крадучись, вышел в сенцы, выбрал из стоявших в углу удочку покрепче, копнул червей и прошел через лозняк к реке. Вода медленно кружила в омуте мелкий речной сор и пену. Это место он знал и потому сразу взял с собой большое ведро под рыбу. Первым клюнул крупный голавль. Грим, отступая назад от реки, выволок его на берег, кинул в куст. Вторым был карась, здоровенный, толстый, полный икры. Третьим – опять голавль… Дома он на краю стола сноровисто почистил рыбу, обмыл её и понес в дом на сковородку. Учуяв деликатес, Бегемот требовательно заорал, встал у стола на задние лапы: мужик, дай рыбы! Мария Владимировна уже проснулась. Увидев рыбу, всплеснула руками, восхищенная, посмотрела на Грима. Проворно налила ему чаю, пододвинула тарелочку с медом и взялась за жарку. Грим раскрыл настежь окна, дверь, в дом хлынул свежий лесной воздух. Всё они делали без лишних слов, молча, только ласково прикасались друг к другу, когда сновали мимо.Он втащил в дом лестницу, засветил керосиновую лампу.
– Надо посмотреть, что там, – Грим показал глазами вверх, на люк чердака.
На чердаке было голо и чисто. Только справа от лаза, на расстоянии вытянутой руки, лежал какой-то узел. Грим подтащил его поближе, ощупал. Под тряпкой захрустел толстый целлофан.
– Прими-ка! – он подал Машеньке узел. Она приняла его, опустила на пол и звонко чихнула.
– А пыли!
Он вынес узел на крыльцо, развязал его, отбросил подальше в сторону пыльную, истлевшую от времени тряпку. Развернул целлофан и увидел знакомую ему приемистую жестяную коробку из-под чая. Грим бережно обтёр ее рукавом рубахи и занес в дом.
– Глянь-ка! У нас в ней индийский чай хранился. Он же в жутком дефиците был, так мать, если нарвется на него, накупит пачек и ссыпает потом в эту банку.
– Давай-ка это потом, – Мария Владимировна забрала у Грима коробку, поставила её в шифоньер. – Рыба готова!
Они ели вкусно, с наслаждением. Выуживая изо рта ребро голавля, Грим сказал:
– Жить надо здесь! Ловить рыбу, пить молоко, растить картошку и мыться в бане. Только в бане! Ты когда-нибудь мылась в деревенской бане? Нет?
Ничего, это мы поправим. Я тебя, знаешь, как попарю-помою!
– А как же культурная жизнь?! – Мария Владимировна посмеивалась, слушая Грима. – Театр как же?
Грим ответил, облизывая пальцы и присматривая себе следующий сладкий кусок:
– А-а-а, тебе театр нужен?! Да я тебе такой театр устрою – обхохочешься! Ты только скажи – хочу театр. И будет – будьте любезны! Эй-эй, вы что ж, графиня, мне хвост подсовываете, да еще карася, там же одни кости! Я вот головы возьму, посмакую!
Затем пили чай вприкуску с медом, шумно тянули его, сложив губы дудочкой. Грим даже с блюдца попробовал, поставил его на растопыренные кверху пальцы, но уронил, обжёг кипятком колени, и они расхохотались над своим баловством.
После завтрака Мария Владимировна убрала со стола, протёрла клеенку тряпкой, поставила на стол банку.
– Ну, вот теперь давай посмотрим, что там… – было видно, что она сгорает от любопытства, как ребенок, открывающий пакет новогоднего подарка. Грим обтер пальцы о рубашку, помедлил и осторожно открыл крышку. Банка была полна каких-то бумаг. Сверху лежало свидетельство о смерти матери…
– Это не иначе как Гор дик все материны бумаги прибрал. Вот свидетельство и лежит сверху. Это хорошо, это нам понадобится, когда Петьку искать начнем. На-ка, положи в папку.
Он пока ничего толком не читал – не находил сил, выкладывал на стол какие-то квитанции, чеки, записи. Дошел до мешочка, вроде кисета… Взвесил его на ладони.
– Тяжелое что-то. – Гриму было не по себе. – Что это может быть…
Он растянул шнурочек горловины. На стол выпал орден «Знак Почета» и следом орденская книжка.
– Чей это?!
– Ну не Гордика же! – Мария Владимировна смотрела на Грима настороженно, она чувствовала его страх. – Читай, там написано…
Он раскрыл орденскую книжку, прочитал под нос:
– Награждена Сидорова Полина Федоровна, орден «Знак Почета»…
– Интересно, за что… – Грим совсем растерялся, у него в голове не укладывалась мысль, что у его матери, от которой он сбежал, может быть орден.
– Вспоминай… – Мария Владимировна продолжала внимательно смотреть на Грима, с укоризной слегка покачивала головой. – Кем она была?
– Дояркой, кажется, – Грим напрягал память. – Точно, дояркой.
– Ну вот видишь! «Кажется» ему! – Грвфиня встала, подошла к окну. Сказала задумчиво:
– «Знак Почета» это не халам-балам! У нас в школе, в которой я работала, директор тридцать лет отпахал, когда ему «Знак почета» дали. Это ж сколько ей, простой женщине, надо было работать, чтобы орден такой получить… Она орденоносец, а в деревне только о мужиках её и болтают. Скоты!
Грим принял слова Марии Владимировны и на свой счёт, смутился, пристыженный, опустил голову. Даже лицо ладонью прикрыл. Она вернулась к столу.
– Ладно, давай смотри, что там еще…