Долгий путь домой

Под мешочком с орденом лежали конверты, много конвертов, и все одинаковые. Грим взял первый… На нем рукой матери в строке «Кому» было написано «Ванятке». Остальные графы были пустые. Заполнен был только «Обратный адрес» и «От кого».

Он достал из конверта лист, развернул его, начал читать и голос его тотчас стал глухим и срывающимся… «Дорогой мой Ванятка, – писала ему мать. – Где ты, сынок? Я бы отправила тебе письмо, да не знаю куда. Прости меня, беспутную, не суди строго маму свою, нехорошо это, сынок. Грех это. Ты бы вернулся, Ванятка, я бы тебе оладушков со сметанкой сделала, баньку истопила. Потом мы бы за грибами пошли…»

Грим оторвался от письма. Плакал он безмолвно, сидел с каменным лицом, стиснув зубы, и из глаз скатывались слезы, будто ничего особенного с ним не происходило, а просто он чистил едучий лук и морщился от этого. Он покашлял, сдерживая себя, попросил воды. Мария Владимировна зачерпнула из ведра, молча протянула ему кружку.

– Я это… я пойду, – Грим встал, пряча в пол глаза, быстро прошел к двери. На пороге сказал, не оборачиваясь: – Я пойду баньку затоплю. На вечер. Помыться надо… Ты тут почитай сама, расскажешь потом. А то я… боюсь.

Старую снаружи баньку внутри обшили новым шпунтом, и была она внутри чиста, опрятна. Гордик расстарался, даже свет провел. Видать, заезжие рыбаки-грибники любили попариться, и он включил сидоровскую баню в перечень своих платных услуг. Грим затопил баньку, начал носить от речки воду в бочку у каменки. Носил упрямо, остервенело, пока бочка не стала полной. После этой тяжкой работы он присел на скамеечку у входа, привалился мокрой от пота спиной к бревенчатому срубу, подставил лицо солнцу. В груди, там, где душа, вроде полегчало, комок в горле исчез, и он уже мог дышать свободно.

– Я Петьку найду, мать, я уже начал, – сказал он в небо. – Его хорошие люди взяли, так что он пропасть не мог. Не должен был пропасть.

Сквозь сощуренные от солнца веки он увидел, как в калитку прошмыгнула Верка, жена Гордика, и, озираясь по сторонам, бегом метнулась в дом. В фартуке на животе у неё было что-то завернуто. Почти тотчас она выскочила из дома и также, озираясь, бегом, выскочила из усадьбы. Он только покачал головой, взял с полка кусок хозмыла и пошел к реке. Мылся ледяной водой долго, стоял на берегу, согреваясь, и опять мылился и окатывал себя из ведра. Теперь он был готов вернуться в дом, на глаза Машеньки.

Графиня уже замесила тесто, раскатала сочень и теперь нарезала лапшу. По дому расплывался из кастрюли аромат.

– Верка прибегала, курицу принесла, – сообщила Мария Владимировна. – Я вот лапшу готовлю… Запугал ты землячков до психоза. Дерганая вся, спрашивает, Сталин дома?

– А ты ей что сказала?

– Сказала, Сталин в Кремль уехал.

– А она что?

– А она обрадовалась, говорит, ему там ничо не обломится, в Кремле всё занято. Я там отложила одно письмо, – она показала ножом на край стола, – прочти его. Остальные можно потом…

Грим сел читать… «Здравствуй, Ванятка, я заболела, у меня рак. Откуда взялся, непонятно. Врачи сказали – надо делать операцию. Но я отказалась, Петеньке не с кем будет быть, когда я больнице. Просила наших присмотреть за ним, да они все отбрехались. Решила – пока в силах, буду дома с Петенькой, а потом уж как выйдет. Чай, люди не дадут Петеньке пропасть. Ванятка, ты найди его, братика своего. Живите далее вместе в дому. Я дом и землю на вас отписала, завещание в чайной банке. Нотариус сказал, что вы наследники первой очереди, но я не шибко это поняла. Какая еще есть очередь, вторая, что ли, если на этом свете нас только трое, я да вы. А как помру, будете только вы вдвоем. Придерживайтесь друг друга, мать-то у вас одна. Отцов не ищите, зачем они вам разные? Храни вас Бог…»

– Надо на могилку сходить, прибраться там, – сказал Грим. Мария Владимировна кивнула.

– Я тоже так подумала… Сейчас вот лапши похлебаем и пойдем. Ты пока что взять надо – посмотри. Лопату, грабли, топор. Может, моток проволоки найдешь. От коров.

…Земля была легкая, податливая. Они быстро выдергали с могильного холмика сорняки, Грим оправил его лопатой, вырубил вокруг кусты, забил по углам колья и натянул проволоку. Мария Владимировна отгребла граблями мусор, посадила на могилку кустики полевых цветов, выкопанные по пути на погост.

– Пока так, – сказал он, – потом памятник привезу. А вообще, Михалыча сюда надо, он бы всему кладбищу вид дал.

Брагин позвонил вечером, сказал, что обстановка спокойная и завтра можно приехать. Грим набрал Гордика.

– Когда завтра первая электричка в город? В десять? К девяти выкатывай свою тачку, отвезешь нас к поезду.