Ты отдаешь себе отчет, что… что может произойти?
Лови, я не знаю, насколько хорошо ты все понимаешь, но я…
Да.
Да.
Я не знаю… не знаю, что сказать. Не знаю, могу ли я выразить то, как много ты для меня значишь.
Какой каталог?
С каких это пор ты так делаешь?
Такой у тебя есть для всех?
Нет, я имею в виду каталог с этими файлами. Со всем тем, что я говорил. Ты хранишь такие для каждого члена экипажа?
Дата создания каталога. Это же тот самый день, когда я тебя установил.
Почему?
Дженкс кое-что смыслил во времени. Трудно быть тоннельщиком и не нахвататься хотя бы самых общих представлений. Время – субстанция гибкая, вовсе не размеренное тиканье часов, как можно подумать. Каждый раз, когда корабль совершал пробой, Охан следили за тем, чтобы возвращаться точно в положенное время, которое было четко расписано назад и вперед, а также вбок – бесконечное число уже написанных историй. Время может ползти, может лететь, может неспешно идти. Время – скользкая штука. Его невозможно определить.
И тем не менее Дженкс был абсолютно убежден в том, что эти десять минут были самыми долгими в его жизни.
Ядро Лови оставалось темным. Желтоватое сияние, столько раз согревавшее кожу Дженкса, погасло какое-то время назад, как только он щелкнул последним тумблером. Киззи сидела рядом, не отрывая взгляда от часов на экране скриба, беззвучно шевеля ртом, отсчитывая секунды, крепко сжимая руку Дженкса. Он чувствовал ее сердцебиение, подобное трепету крыльев маленькой птички на фоне гулких ударов его собственного сердца.
Остальные члены экипажа стояли у них за спиной – все, кроме Охан, после пробоя не встававших с кровати. Сиссикс, Эшби, Розмари и доктор Шеф несли молчаливое бдение в дверях, напряженные, сосредоточенные. Даже Корбин был здесь, застывший в коридоре. Дженкс чувствовал, что должен испытывать признательность, однако было что-то неуютное в том, что все собрались здесь, в месте, принадлежащем только ему и Лови. Он чувствовал себя обнаженным. Освежеванным. Он не мог сказать, хуже было бы или лучше, если бы он делал все в одиночку. Он ничего не знал – он видел только часы на экране скриба Киззи. У него в сознании пульсировала только одна мысль: «Лови, проснись! Лови, проснись! Лови, проснись!»
– Осталось двадцать секунд, – сказала Киззи.
Порывисто пожав Дженксу руку, она посмотрела ему в глаза. В ее взгляде было какое-то напряжение, словно она пыталась защитить его уже тем, что смотрела на него. Дженкс протянул руку к главной панели управления, к трем тумблерам, к которым он до сих пор прикасался всего лишь дважды – один раз три стандарта назад, когда устанавливал Лови, и второй раз девять минут двадцать восемь секунд назад. Он положил пальцы на первый тумблер. Заклинание продолжалось: «Лови, проснись! Лови, проснись! Лови, проснись!»
– Осталось пятнадцать секунд.
Вероятность пятьдесят процентов. Шансы выше, чем при игре во флэш, а во флэш он всегда выигрывал.
– Осталось десять секунд. Девять. Восемь. Семь…
Быть может, шансы даже еще выше. Ну разумеется, выше. Иначе и быть не может. Иначе и быть не может.
По всему залу разнесся гулкий щелчок тумблеров. Сначала ничего. Но тут ничего страшного нет. Так и должно быть. Дженкс подошел к ядру. Остальные члены экипажа растворились, превратились в тени в коридоре. Остались только он и бледное сияние, разгорающееся в ядре, подобное восходу солнца на планете, пробивающемуся сквозь туман. Сияние разрасталось, становилось ярче, выливалось за изогнутые стенки ядра. Дженкс ощутил кожей его слабое тепло, знакомое, манящее. Где-то под потолком раздался щелчок – это включилась видеокамера Лови, фокусируя изображение. Она пробуждалась.
Дженксу был знаком этот звук. Ему было знакомо это сияние. Робкая улыбка потянула вверх кончики его губ.
– Лови!
Последовала пауза. Краем глаза Дженкс увидел, как объектив видеокамеры повернулся к нему. Раздался голос:
– Здравствуйте! Меня зовут Ловелас. Очень приятно с вами познакомиться.