Долгий путь в лабиринте

"Хорек" взял лампу, наклонился над погребом. И снова почудились руки, тянущиеся из холодного мрака... Он поежился, зажмурил глаза. Однажды те руки уже добрались до его горла - до сих пор ноет. Неужто все повторится?..

Писарю сказать, чтобы лез? Не сунется писарь, знает: у них два карабина, наган... По всему выходит, что самому придется!

И вдруг его осенило.

- Баба, - крикнул он, - а ну, давай в погреб!

Угрожая оружием, заставил хозяйку спуститься в люк.

- Ha! - "хорек" передал ей лампу. - Лезь да лучше гляди: нет ли там кого?

Женщина исчезла в подполе. Бандиты легли у люка, заглянули вниз. Там дрожало круглое световое пятно, виднелось запрокинутое к люку лицо хозяйки, ее широко раскрытые глаза.

- Ну? - крикнул бандит.

- Нема туточки никого, - донеслось из погреба. - Спускайся, сам погляди.

- Жди, - сказал "хорек" писарю. - И карабин чтоб в руках был, мало ли что... Понял?

- Может, еще кого позвать? - нерешительно проговорил тот. - Одним несподручно.

"Хорек" не ответил. Перекрестившись, сунул ногу в люк, утвердился на ступеньке.

Все это время его круглые от страха глаза были устремлены на напарника.

- Не уходи, - прошептал он, исчезая в квадратном отверстии, - карабин держи наготове.

Шаг вниз по шаткой стремянке. Снова шаг. И еще ступенька. Ноги стали как каменные - невозможно оторвать их от опоры. Ладони вспотели - револьвер вот-вот выскользнет, грохнется в погреб.

Внезапно бандит дернулся, охнул, - почудилось, кто-то подкрадывается в темноте. Но вместо врага увидел хозяйку. Та возилась с лампой стекло успело закоптиться, пульсирующий огонек был едва различим.

- Будь ты проклят! - сердито сказала женщина. - Разве ж это керосин! Одна грязь да вода. Не горит, хоть плачь... Да спускайся же, окаянный, а то лампа вовсе погаснет!

"Хорек" вытянул ногу и нащупал пол. Спустил вторую. Отдышавшись, толкнул женщину кулаком:

- Лампу давай!

- Осторожно! - шепотом сказала хозяйка.

- А чего? - Глаза бандита настороженно шарили по бочкам с капустой, очертания которых едва проступали во мраке. - Говори, чего молчишь?

Женщина отдала лампу, шагнула к лестнице.

- Куда?

- Крысы, - нервно проговорила хозяйка. - Ох и богато крысюков в подполе! Развелись, проклятые, не уймешь. Вчера одна зверюга набросилась, укусила...

Бандит сглотнул ком, переступил в нерешительности с ноги на ногу.

- Травить их надо, крысюков, - пробормотал он, нащупывая стремянку. - Бурой травить или еще чем. А то вовсе выживут из хаты...

Он не договорил. Хозяйка вдруг прижалась к нему.

- Вон они, гляди, сразу две... Вон же, мимо тебя прошмыгнули!..

Нервы у "хорька" не выдержали. Сунув лампу хозяйке, он стал карабкаться к люку.

Наверху кроме писаря его ждал Константин Лелека. В дверях хаты стояли солдаты.

- Обшарил погреб, - сказал бандит, стараясь говорить ровно, не частить. - Все как есть посмотрел. Крысюков полно, это да. Так и шныряют, проклятые, так и шныряют...

В третьем часу ночи Микола Ящук запряг свою каурую, выехал со двора. Ночь была темная - тяжелые тучи напрочь закрыли луну, сеял мелкий бесшумный дождик.

У церкви подвода была остановлена четырьмя вооруженными всадниками. То был патруль из группы полковника Черного.

Первым делом обыскали возницу, затем сбросили на землю весь груз - четыре больших мешка. В них оказалась пшеница. После того как зерно было прощупано штыками, старику учинили строгий допрос. Он показал, что едет в город на рынок и что пшеница принадлежит местному попу. Один из патрульных побывал у священника. Тот все подтвердил и, кроме того, напомнил, что у Ящука красные отняли хорошего жеребца, а взамен всучили кобылу.

- Диковину такую где раздобыл? - спросил биндюжника один из всадников, когда мешки были вновь завязаны и погружены на подводу.

Речь шла о зеленой австрийской шляпе. Биндюжник снял ее, любовно поправил перо, вновь водрузил шляпу на голову.

- На привозе выменял, - сказал он, берясь за вожжи. - Добрая капелюха.

На околице села оказался второй патруль. Бородача остановили и снова перетрясли весь груз.

А через час, уже далеко в степи, на пути подвода возник мужчина.

Ящук ждал этой встречи, остановил лошадь.

Они обменялись несколькими словами.

Появилась женщина. В руках у нее был тяжелый портфель. Бородач развязал один из мешков. Портфель исчез в зерне. Подвода свернула со шляха и потащилась по целине.

К рассвету добрались до каменистой балки. Где-то в нагромождении утесов Микола Ящук заставил лошадь спуститься по крутому откосу. Здесь козырьком нависала серая ноздреватая скала. Это было надежное убежище - обнаружить телегу и людей мог лишь тот, кто приблизился бы к ним на десяток шагов.

Под скалой провели день, отоспались.

И еще одна ночь в степи. Самая длинная ночь: когда знаешь, что близок конец пути, каждая верста тянется бесконечно.

Стали гаснуть звезды, и примолк оркестр цикад, а подвода все ползла и ползла в клубах поднимавшегося с земли серого теплого тумана.

Но вот Ящук остановил лошадь. Некоторое время прислушивался, приставив ладонь к уху.

- Ага! - удовлетворенно сказал он.

Еще через минуту донесся приглушенный расстоянием крик паровоза.