Долгий солнечный день

— Нет. Без ярлыков, пожалуйста. Именно тот, кто верит — а это несколько другое. Впрочем, неважно. Так вот, они… — Саб задумался. — Они сейчас искренне радуются за то, что бог спасся, и у него все хорошо. Кстати, по их версии бога никто не казнил. Его спасли из тюрьмы люди, он потом долго прожил, скитался, правда, и был гоним, но он выжил, был излечен своей женой Марией, и завел двенадцать детей, которые стали потом основателями двенадцати царских родов.

— Ничего себе! — Пятый покачал головой. — До этого я не дочитал.

— И очень зря, — упрекнул Саб. — Ит и Скрипач вам потом влепят неуд за то, что не ознакомились с тем, с чем надо знакомиться в первую очередь. А именно — с условиями мира пребывания.

— А как же грехи? — несказанно удивилась Эри. — Ведь это, если я правильно помню, основная догма…

— Здесь — нет, — пожал плечами Саб. — Здесь грехи есть только по факту самого греха. Почитайте потом, зачем сейчас это обсуждать? Давайте лучше посмотрим.

А посмотреть было на что. Служба, которая сейчас происходила на берегу, отличалась от тех, что до этого видела Эри — и отличалась довольно сильно. В ней было больше… Эри задумалась… больше эмоций, что ли? И служители, и хор рассказывали сейчас прихожанам историю чудесного спасения бога из темницы, и, кажется, искренне сопереживали ему. Над неподвижной водой летели сейчас голоса: хор, читки, которые произносили служки, и густой бас Амвросия, ему вторило слабое эхо, и сотни тихо повторявших молитвы голосов стоявших на берегу людей.

— Красиво… — зачарованно прошептал Лин. — Слушайте, а это же и правда очень красиво.

— Сейчас «славься» запоют, вот действительно красота получится, — тоже шепотом ответил откуда-то сбоку Михаил. Оказывается, он давно уже стоял неподалеку, и тоже слушал — на лице его блуждала легкая улыбка, глаза блестели. — Смотрите.

Огни, коих на берегу было немало, постепенно гасли, приглушались, голоса постепенно стихали — Саб, который со старого диалекта переводил с легкостью (прошлый агентский опыт пригодился всё-таки), шепотом объяснил Эри, что сейчас они спели о том, как господь сидел в темнице, скорбел, и ждал кончины, мысленно прося прощения у всего мира, который не сумел спасти. Это Амвросий поет, объяснил Саб, его роль в службе главная, он передает всем то, о чем страдал господь, и что чувствовал. Он сожалел о заблудших людях, о покинутых чадах своих, о слабых духом, о порочных, не вставших на путь, о лживых и грешных, которые не сумеют теперь искупить вины.

— Во, сейчас, — шепнул Михаил. — Сейчас.

Огни на берегу погасли почти полностью, только у помоста светились неярко красноватым светом две маленькие лампады. И тут…

Сперва всем показалось, что над озером невесть откуда появился рой гигантских пчел — пространство стало заполнять, всё усиливаясь, тяжелое, низкое гудение, и только спустя несколько секунд стало понятно, что этот звук издает хор, который тянет букву «м», постепенно повышая тон, медленно, очень медленно; дыхание певчие брали по цепочке, поэтому звук не прерывался, он креп, усиливался, волнами поднимаясь всё выше, и вскоре вместо «м» появилось уже «аааааа», которое мгновенно разбилось на квартсекстаккорд, и несколько высоких женских голосов, колоратурных сопрано, в унисон пропели «сла-вся», квинтой, во второй октаве… Эри, сама не замечая, что по щекам ее текут слезы, сделала шаг вперед, и в этот момент, как по мановению волшебной палочки, на берегу вспыхнул свет, а вода в озере пришла в движение.

* * *

Никогда прежде никто из них не видел подобного, да и не ожидал увидеть — Саб, например, почему-то считал, что церковь будет подниматься постепенно, медленно, не производя при этом ни большой волны, ни резких звуков, но Саб ошибался. Вода в озере дрогнула, пошла рябью, а затем ровнехонько посредине озера ее словно что-то ударило снизу, сильно, мощно — и вверх поднялась водяная линза, которая тут же распалась на мириады капель, уступая дорогу стремительно взмывающим вверх темным куполам.

На берегах закричали, замахали фонарями, свет загорелся еще ярче; отец Амвросий, а за ним служки и хор, спустились с помоста, выстроились установленным порядком, и медленно, торжественно, не прекращая петь, двинулись вдоль озера; за ними стала выстраиваться процессия, люди вставали в неровную колонну, и шли следом.

Церковь, между тем, уже поднялась почти полностью, и стояла над водой, которая достигала сейчас уровня нижних её окон. Против ожидания, стены почему-то не были темными, они были белыми, пусть и потемневшими от воды, но все-таки белыми, но стекол в окнах, из которых сейчас с шумом выливались потоки воды, не было, и металл, весь металл, который можно было разглядеть, оказался изъеден коррозией.

— Никогда она вся не всплывает, — произнес Миша, про которого все уже позабыли. — Так и проторчит теперь до утра.

— А утром? — спросил Лин, не отводя глаз от церкви.

— А утром снова под воду уйдет. Но тихонько. Это выскакивает она резко так, а тонет медленно, — пояснил Михаил.

— А на лодке к ней подплыть можно? — с интересом спросил Лин. — Внутри бывал кто-нибудь?