Долгий сон статуи (СИ)

- Проклятье, здесь почти не ловит, – пробормотала Женя, попытавшись ответить на вызов. И словно проснулась, тут же развив бурную деятельность. – Есть какие-то шмотки?

Пат вспомнил про рабочую одежду, которую запасливая бабушка хранила тут в шкафу, на случай больших весенних авралов по уборке музея, когда старшеклассники приходили отрабатывать практику.

- Есть в шкафу, за вон тем ящиком.

Женя метнулась в угол и, едва не оторвав ветхую дверцу шкафа, завозилась там. “Не знаю... что из этого налезет...” – слышался ее голос. Наконец она вынырнула из недр шкафа с какой-то старой олимпийкой и растянутыми спортивными штанами.

Общими усилиями они напялили это на неизвестного, причем Женя все время щебетала что-то успокоительное все на том же птичьем пришепетывающем языке. Подвальный нудист, как показалось Пату, смотрел на одежду если не с опаской, то, во всяком случае, как на диво невиданное. Но слова Женьки примирили его с необходимостью надеть штаны и олимпийку, которую едва удалось натянуть на его плечи.

- Я думала, она получше тянется, – бормотала Женька, с женской тщательностью разглаживая и оправляя олимпийку и стараясь придать вылинявшим, с пузырями на коленях спортивкам хоть какое-то подобие приличного вида.

- Отведем его к тебе, – неожиданно сказала она. Пат изумленно моргнул – Женя еще ни разу не пыталась напроситься к нему в гости, да и к себе не приглашала.

- Нельзя же его тут оставить, а у меня мама... нервничать будет, сам понимаешь. Твоя бабушка вроде более спокойная.

Пату ничего не оставалось, как кивнуть, подчиняясь Жениному напору – его бабушка была мировой бабушкой, и он поспешил уверить себя, что в том, что он притащит домой неизвестного парня в компании со слабо знакомой бабушке девчонкой, нет ничего такого.

Они вышли из подвала – после успокаивающих Женькиных речей парень послушно двинулся с ними, – и Женя тут же вытащила телефон.

- Да... прости, что-то не ловило. Мам, я у Пата Ольховского, в гостях... Да, со мной все нормально, если я задержусь, то останусь у него ночевать... Что? Нет, его бабушка еще не пришла, но как только придет – я тебе позвоню... Да. ... Ну мам, ты же меня знаешь... Угу... Мам, ты лучше всех. Пока.

Женя дала отбой и обезоруживающе улыбнулась Пату. – Спасибо. Ты правда очень выручил. Пат, а... как твое полное имя? – Она взглянула на неизвестного и потом снова на Пата.

Этот вопрос Пат ненавидел, как, собственно, и свое дурацкое полное имя. Но сейчас был не тот момент, чтобы упираться. Женя снова что-то сказала незнакомцу. Тот легонько кивнул и изучающе взглянул на Пата – глаза его в полутьме показались Пату светящимися изнутри мягким серо-серебристым светом. Как отблески на воде.

- Это Лайос, – сказала Женя, указывая на парня.

- Меня можно просто Пат, – ответил Пат, багровея, и протянул руку. Что-то изменилось во взгляде незнакомца, мелькнуло какое-то растерянное, почти умоляющее выражение, когда он крепко, но осторожно, пожал Пату руку, причем не ладонь, а запястье. Рука у него была жесткой, ладонь и ребро загрубело как у каратиста. Пат неожиданно для себя стиснул в ответ запястье парня – и ощущение от странного рукопожатия показалось удивительно знакомым.

Алекс Куретовский легко впрыгнул в автобус, занял место сзади в углу, сунул в уши наушники и приготовился продремать все пять часов до Н. Перезвон струн, вливавшийся из наушников, убаюкал его, перед глазами закрутились бесконечные пестрые меандры, мягко завращались свастики на орнаментах, мелькнули невозмутимые, как улыбка Будды, лица статуй. Сначала лупоглазые улыбающиеся крито-микенские куросы, потом уже гораздо менее лупоглазые, спокойные и прекрасные лица классического периода. Страдальческие, искаженные, будто скрученные судорогой лица эллинизма – один Лаокоон чего стоит или Скопасова “Голова раненого”. И никакой тебе портретности – это вам не римляне. Греки в основном не снисходили до земной индивидуальной неправильности.

Память Алекса перебирала все те сотни бронзовых и мраморных лиц, которые он отсмотрел и замерял. Все же великая вещь – прогресс: ну кто бы позволил ему ощупывать и обмерять кронциркулем статуи Лувра, Ватикана или Уффици? Да и в родных музеях не очень-то пускают таких вот простых аспирантов, вроде него. А со всякими полезными программами и с мозгами, умеющими их использовать, достаточно иметь хорошие фото с разных ракурсов. Что уже гораздо более достижимо.

Лица... лица... Он едет в Н... От этой мысли вдруг стало так хорошо, что Алекс улыбнулся. Что-то там было такое, в этом городишке, от чего губы сами растягивались в улыбке. Гулкая пустота маленького музейчика, бюст Тертуллиана, строго взирающий на посетителя из угла. Та странная статуя в подвале – ради которой он, собственно, и едет теперь. Алекс был убежден, что это не что иное, как копия какого-то античного оригинала. Однако он пересмотрел сотни фото, но не обнаружил той скульптуры, с которой могла бы быть сделана эта копия. Неизвестный науке зверь, мелькнула фраза из какого-то мультфильма.