Долго и счастливо

Маша потянулась и улыбнулась сквозь сон – присказка про прадеда-дьяка повторялась за день неисчислимое количество раз. Она покачалась в гамаке и спустила на землю ноги в полосатых носках, нашарила шлепки и выдернула себя из уютной мягкости брезентово-полосатой качалки. Утром папа возил ее на встречу с Никитиным. У Маши от этой встречи осталось двойственное впечатление: с одной стороны, Никитин ей очень понравился, а с другой… ее не оставляло чувство, что он так хорошо к ней отнесся, только из-за дружбы с отцом. Маша всегда была противницей всяческого протекционизма, и эта ситуация ее нервировала. Но ей так хотелось работать с Никитиным… так хотелось… В конце концов, Никитин профессионал и, если он решит, что она ему не подходит, никакой папа ей не поможет, успокоила она себя.

Сегодня, субботним вечером, родители затеяли шашлыки – предполагались гости: несколько друзей и родственников. Поводом послужило Машино турецкое приключение. Папа настаивал, чтобы Маша еще раз рассказала всем эту историю. Папа уже растрезвонил всем про Машины дедуктивные способности, не уставая повторять про наследственность и гены, и с каждым разом все более и более приукрашивая историю. Маша с удовольствием бы приняла участие в веселье, если бы не мысли о Павле. У Маши была так называемая активная стадия страдания – когда она снова и снова прокручивала недавние события и все пыталась анализировать их. И снова и снова костерила себя за слабость – как она могла так глупо, так малодушно признаться ему в любви? Идиотка! Ну, теперь все кончено – больше всего на свете мужчин пугают именно такие слова. Ничего, она забудет его. Когда-нибудь. У нее теперь новая интересная работа, ей просто некогда будет думать о глупостях. Она свернула за угол и увидела отца, увлеченно колдующего над мангалом.

– Давай двигай сюда, – крикнул папа. – Мама уже пошла гостей встречать. Ого! Смотри, кто-то к нам пожаловал!

Маша оглянулась и, оступившись, свалилась с мощеной дорожки прямо в траву. Тапки взлетели в воздух и гулко шмякнулись на гранитную плитку.

– Это у тебя от радости ноги подкосились? – спросил Павел, подойдя ближе. – Маша задрала голову и, щуря глаза, попыталась рассмотреть его лицо. Из-за его плеча вылез солнечный лучик и нагло кольнул ее в глаз. – А это ты от радости плачешь? – не унимался Павел.

– Что ты здесь делаешь? – хмуро спросила Маша, утирая глаза ладошкой.

– Приехал в гости.

– Я тебя не приглашала.

– А ты уверена, что я к тебе? – Павел усмехнулся и протянул руку. – Вставай, хватит уже валяться.

Маша подумала секунду и, уцепившись за его широкую сильную ладонь, позволила ему поставить себя на ноги.

– Здравствуйте, Владимир Константинович, – повернулся Павел к Машиному отцу, который с любопытством смотрел на незваного гостя.

– Здравствуйте, э-э-э… Павел… Сергеевич, – радостно воскликнул Владимир Константинович.

– Я рад, что вы меня помните, – улыбнулся Павел.

– Я помню всех, – сказал отец серьезно, но тут же широко улыбнулся.

– А вы знакомы? – спросила Маша. Она наконец-то разыскала второй тапок и подошла к мужчинам.

– Мы знакомы, – сказал Павел. – Десять лет назад Владимир Константинович совершил невозможное: вытащил меня из тюрьмы.

Маша посмотрела на отца и пожала плечами.

– У тебя, наверное, хобби такое, попадать под следствие? – усмехнулась она.

– А у тебя семейное, вытаскивать бедолаг из камеры?

– Постойте, постойте, – хлопнул себя по лбу отец, – Павел, это же вы? Вы и есть тот самый Павел? Ну, вы только подумайте!

Они сидели вчетвером за накрытым столом в беседке. На большом медном подносе горкой дымились шашлыки. Краснобокие помидоры и упругие зеленые огурчики выглядывали из большой керамической миски.

– Видишь, Маша, как интересно складывается иногда судьба человека? – философски заметил отец, разливая водку по рюмкам из большой запотевшей бутылки. – Десять лет назад дело Павла Морозова, казавшееся безнадежным, оказало мне неоценимую услугу – после него я стал знаменитым и оброс солидной клиентурой.

– Поэтому вы не взяли с меня денег? – спросил Павел.

– Разве? – удивился Владимир Константинович. – По-моему, взял.

– Госпошлину, – кивнул Павел.

– Ну вот, видите, – улыбнулся Владимир Константинович. – Да нет, не в этом дело. Я и не предполагал, что этот судебный процесс получит такой резонанс. Просто бывают такие обстоятельства в жизни, когда ты понимаешь, что ты должен сделать что-то. И ты это делаешь. Потому что это твой долг. Не долг родине, отчизне или еще кому-то, а твой человеческий долг перед самим собой. Простите за высокопарные слова. Но по-другому не выразиться. Конечно, я понимал, что ваше дело скорей всего безнадежно: тогда по стране прокатилась волна подобных процессов – Россия пыталась предстать перед миром поборницей защиты прав человека. Но я взялся, когда увидел перед собой человека несломленного и не озверевшего на войне, готового биться за правду до конца.

– И вы совершили невозможное, – кивнул Павел.