Долгое дело

Где зарождается спесь, откуда берется, с каких болот взлетает? Не с тех ли, не со своих ли, которые хвалит каждый кулик? Это перенос, психологический перенос, когда наше сознание, добыв опыт из одного источника, меряет им все океаны жизни. Успехи в своей области расковывают специалиста — ему кажется, что он добился всего и везде. Поэтому геолог, видящий сквозь землю, смело рассуждает о юриспруденции. Юрист, назубок познавший законы, свободно судит о медицине. Хирург, прекрасно делающий операции, не сомневается в своих взглядах на искусство. Артист, переигравший все роли, уже вроде бы знает все профессии. И все на свете знает писатель только потому, что у него хороший стиль.

— А тебе известно, зачем в суде нужен адвокат? — спросил Рябинин.

— Ни за чем.

— Чтобы отыскать слабые места в доказательствах. Лженаука существует за счет слабых мест в науке.

— Наука идет по неизведанному, поэтому слабые места будут всегда.

— А лженаука рядом. Чтобы наука не жирела, — заключил Рябинин с некоторым злорадством.

На них посматривали. На скамейке сидело двое. Один — пожилой, выгоревший, сердитый, с клинком белесой бороды. Второй — помоложе, в немодных очках, всклокоченный, рассеянный. О чем они так страстно? Выясняют отношения? Делят имущество?

— Серьезному ученому проверки лженаукой не требуются, — отрубил Гостинщиков.

— Почему ж серьезные ученые не займутся парапсихологией всерьез?

— У них есть дела посерьезнее.

— Неужели парапсихология менее интересна, чем, скажем, залегание твоих горных пород?

— Э, залегание моих пород требует изучения, а твою парапсихологию сможет объяснить любой здравый человек.

— Тогда объясни калязинскую.

— Фокусы.

— Ну а как она увидела пожар?

— Думай, ищи, ты — следователь.

— Тогда объясни… Кора мозга имеет толщину всего пять миллиметров. Что же делает громадная подкорка?

— Телепает, — усмехнулся Гостинщиков.

— В нашем организме две системы передачи информации — по нервам и через жидкость, гуморальная… А практика иглоукалывания говорит, что должна быть и третья, нам неизвестная.

— Если есть, то скоро будет известна.

— Может быть, так и психическая энергия?

— Существуй эта особая психическая энергия, человечество за тысячелетия научилось бы ею пользоваться. А кроме твоей Калязиной, я не знаю ни одного парапсихолога.

— Сознание тоже существует тысячелетия. А что-то очень мало знаю умных людей.

— Э, если уж человек с высшим образованием в конце двадцатого века верит в телепатию, то представляю, что творилось в средние века. Да там черти кишели!

Рябинин удивился: он верит в телепатию? Он же нападал на всех, кто о ней лишь заговаривал. Для него теперь не было слов противнее, чем «телепатия» да «телекинез». Почему же он возражает геологу? Не из духа же противоречия? Может быть, ищет ту самую истину, которая рождается в споре…

— А на твои вопросы легко ответит специалист, — осклабился Гостинщиков.

— Мне приходят письма с описанием случаев ясновидения, вещих снов…

— Э, хочешь расскажу про себя? Однажды закруглил маршрут и жду машину на опушке рощицы. А ее нет. Лег на травку да и уснул. И слышатся мне слова: «Зачем спишь на моих костях?..» Проснулся, как от явственного шепота на ухо. Ну а потом приехала машина. В следующий полевой сезон меня забросило в эту рощицу… Э, что я вижу? На том месте, на самом-самом, вдоль моего спящего тела, вытянулась могилка с красной звездочкой — неизвестный солдат. Оказывается, тут нашли скелет, патроны, окопчик… Ясновидение?

— Совпадение или…

— Второе.

— Спящий мозг уловил запах и породил сон.

— И никакой парапсихологии, — сердито заключил Гостинщиков.

Рябинин догадался, почему спорит, — он не понимал раздражения геолога, как и не понимал той злости, которая появлялась у людей, стоило заговорить о сверхчувственном, о неосознанном, о потустороннем. Есть же явления загадочней и опасней всякой чертовщины, вместе взятой. Например, глупость. Да он бы только смеялся над этими парапсихологами, не порть Калязина ему жизнь.

— Тебе, Сергей, не попадались эти лжеученые, эти продавцы чудес…

— Жаль, иногда чудес так не хватает.

Гостинщиков повернул к нему голову, прищурился и слегка отпрянул, словно намеревался проткнуть его колышком бородки.

— Сходил бы в цирк.

— Там чудеса искусственные.

— А в естественные чудеса я не верю.

— Во что же ты веришь?

— Вот во что…

Гостинщиков махнул рукой, обнимая небо, парк и землю. Его пальцы окончательной точкой уперлись в длиннющую и тонкущую березку, которая так вытягивается только в чаще. Эта же стояла на лужке, изогнувшись коромыслом чуть не до самой травы. С нее уже осыпались, как стекали по стволу, желтенькие листочки, выстилая ровный золотисто-ржавый круг.