Долгое дело

Петельников вздохнул. Хозяйка опять виновато поёжилась от неумения им угодить.

— Анна Григорьевна, абажур сами делали? — обрадовалась Кашина.

— Всё сама, кроме каркаса, — тоже обрадовалась хозяйка, уходя от непонятной для неё беседы.

— Очень мило…

— Товарищ капитан, разрешите задать хозяюшке вопросик?

— Пусть парнишка разузнает, — поддержала она.

Петельников кивнул.

— Анна Григорьевна, погода какая стояла?

— Тепло было, не по-осеннему.

— А в чём вы были одеты?

— Юбка, курточка, а сверху белый халат…

Петельников и Кашина переглянулись. Леденцов это заметил и быстро проговорил:

— В нашем деле важны мелочи, товарищ капитан.

— Правильно, об этом и в кино показывают, — подтвердила хозяйка, всплеснула руками и суетливо зачастила: — Вспомнила, господи! Часов этак в одиннадцать подходил задумчивый мужчина в очках, выпил стакан молока и сильно огорчился, что первая цистерна скисла. Всё спрашивал, как да почему…

— Какой он из себя? — оживился Леденцов, хватаясь за вздыбленный чуб.

— Это Рябинин, — вставил Петельников.

— Вопрос снимается. А в тот день краник заедало?

— Да его на дню несколько раз заедает.

— Постукивали?

— Постукивала.

— А молоточек где лежал?

— На цистерне, пломбу там я срывала.

— За молоточком сами лазали?

Анна Григорьевна задумалась:

— Мне-то некогда. Кого-то просила… А-а, мужчина поднялся.

— Не женщина?

— Нет-нет.

— Это было до скисания или после?

— До, ещё до.

— Какой мужчина из себя?

— Нормальный, как и все.

— Шатен, брюнет или как я? Одет в плащ, в полупальто или в мужской брючный костюм?

— Когда я торгую, то от всего отрешена. Знаю, что мужчина лазил, а глаз на него и не поднимала.

— Лимит вопросов исчерпан, — успокоился Леденцов, посматривая на пустое блюдо.

— Спасибо, Анна Григорьевна, — поблагодарил Петельников, уже отодвигаясь от стола. — Последний вопрос: молоток лежал на крышке цистерны?

— Да.

— А она была открыта?

— Прикрыта.

— Её можно было приподнять?

— Можно…

— Вилена, бери рецепт печенья. Испечёшь — пригласи Анну Григорьевну и меня с Леденцовым. Только для Леденцова пеки этой сдобы пару вёдер.

В прихожей, надевая плащ, Петельников вполголоса похвалил:

— Молодец, Леденцов.

— Нас же интересует не мужчина, а Калязина.

— Неизвестно, что нас интересует.

— Вы, товарищ капитан, считаете, что я дурак, которого сразу видно. А меня сразу не видно. У меня такой стиль — работать под дурачка.

— Иногда ты уж слишком вживаешься в образ.

Из дневника следователя.

Сны бывают фантастические, глупейшие, бессвязные, кошмарные, интересные… А бывает сон цельный, какой-то художественный, с началом и концом, как небольшой рассказ…

Якобы хватают меня с двух сторон ангел и сатана (уж не Калязина ли телепнула мне этот сон?). Ангел тащит в свою сторону, а дьявол в свою. Я упираюсь, что-то объясняю… Скажу приятное ангелу — он меня тянет; скажу приятное чёрту — он волокёт. Я их не боюсь. Они вроде бы мне знакомы, только один светленький, а второй чёрненький.

И всё-таки чёрт перетянул. Захихикал, затрясся и зачастил: «Поджарю тебя, поджарю…» А я ставлю ему условие: «Только не на маргарине, а на сливочном».

Вот какой я храбрый — во сне.

Добровольная исповедь.

Похоже, что Рябинин схватил меня за глотку. Неужели он думает, что я буду кричать: «Пощадите!» Не-е-ет, я тоже приёмчики знаю…

Лет двадцать назад в глухой деревне Слюнино одна умиравшая старуха дала мне карр-камень. Нужно выйти с ним в полночь на развилку дорог и задумать… Задумаю я Рябинину то, что он задумал для меня. Не хотела я прибегать к этому средству, да вынудили. О, карр-камень, сбрось ворога наземь…