Долгое дело

— Ничего не поняла.

— Фрейд учит, что безмотивный поступок есть неосознанная сексуальность. Этому парню я шью покушение на изнасилование.

— Господи, какая глупость…

— Вы о Фрейде? Верно, я и сам хочу тиснуть в этот журнальчик статейку о недочётах в его теории.

— По материалам своей практики?

— Нет, по материалам соседского кота. Фрейд утверждает, что двигателем жизни служит секс. А вот соседский кот, само собой Васька, кастрированный, а живёт полнокровной жизнью: ест, пьёт, ловит птичек, дерётся с кошками…

Она захлопнула блокнот, свинтила многоцветную ручку и нервным взмахом ладоней огладила свой костюм «сафари»: бледно-синий, шесть простроченных карманов, значок журналиста на груди — погончиков не хватает. От нервной вспышки, от маломерности пространства и от выпитого кофе ей стало жарко. Ни вентилятора, ни открытой форточки… Она глянула на Леденцова, на горящую причёску, которая тоже, наверное, испускала жар. Но лицо инспектора прохладно белело почти морозной серьёзностью, потому что он не нервничал, не пил кофе и привык к своему закутку.

— Попробуем о другом… Говорят, что того преступника, который украл бриллиант из ювелирного магазина, так и не поймали? — вспомнила Холстянникова.

— Поймали.

— Разве? Расскажите подробнее. Например, кто поймал?

— Я.

— О, каким образом?

Леденцов задумчиво почесал затылок, вспоминая детали:

— Вам всю правду или гнать туфту для статейки?

— Нет, мне правду, а гнать эту… не надо.

— Продавцы дали мне описание одной покупательницы. Светловолосого цвета, губы крупные, мочка правого уха оторвана, широкая баба, как два баобаба. Меня как кто по репе долбанул. Нинка-Губа! Иду на её хату. Она там делает одного лоха…

— Что делает?

— Лопоухого парня обирает. Я ей вопросик… Нинка, ху из ху? Не брала, говорит, никакого бриллианта. Обыскал хату, обыскал Нинку — нету. Сожрала она его, что ли? Подмигни, говорю, мне, Нинка, правым глазом. Подмигивает. А теперь левым. Не подмигивает. Вытащил я её левый глаз…

— Как вытащил?

— Вставной. Нинка под него бриллиант и запихнула.

Холстянниковой, казалось, не хватало воздуха. Прищуренными глазами изучала она лицо инспектора, как считала веснушки, пшеном рассыпанные по его щекам.

— Валентина Альбертовна, поскольку вы тут, хочу подсказать кое-какие правила по технике безопасности. У вас на пальце золотое кольцо. Снимается легко?

— Легко.

— Это хорошо. Тогда уголовник палец рубить не станет. А вот серёжки может выдернуть вместе с мочками. Ну, золотых коронок у вас нет. Подходит зимний сезон. У вас наверняка есть меховая шуба или дублёнка. Учтите, мех выстригают на ходу для кисточек, а на светлых дублёнках в автобусах пишут объявления об обмене. И запомните, если на вас нападут в парадной, не кричите «Караул!». Никто не выйдет. Кричите «Пожар!» — все выскочат…

— Ну, хватит! — взорвалась Холстянникова.

— У вас пока всё хорошо, но я говорю о плохом во имя лучшего.

Она вскочила, сгребая сумку, блокнот и ручку:

— Я пожалуюсь начальнику райотдела…

Из дневника следователя (на отдельном листке).

Но если смысл жизни заключается в жизни друг для друга, то что значит «прожить со смыслом»? Что значит это пресловутое «умение жить»? Выходит, жизнь со смыслом никак не связана с материальным достатком, о котором многие так истово пекутся. Выходит, мы печёмся не о главном, о второстепенном? Если смысл моего существования заключён в жизни для окружающих людей, то главным я должен полагать их отношение ко мне. Тогда умение жить — это умение любить людей и быть ими любимым.