Долгое дело

Добровольная исповедь.

Не сложилось ли у вас, граждане юристы, превратное впечатление, что Калязина — человек недобрый? Если сложилось, то зря — не те вы копите нюансы.

Человек я добрый и любому помогу в беде и в горе. Но покажите мне того, у которого настоящая беда. Где он? Я скажу где.

Соседка надо мной, по фамилии Самопёсова, попала в беду. У неё сын, химик-аналитик, подающий надежды, женится на простой девчонке с фабрики. Больше того, отец невесты — токарь-пекарь, а мать — вахтёр. Самопёсова, злая, как пёс, собирается идти в фабком, дабы помогли расстроить мезальянс.

У моей сослуживицы Аллы Константиновны беда: ездила в командировку, вернулась и за тахтой обнаружила посторонний женский чулок. Муж клянётся, что нашёл его на улице и взял для протирки своей автомашины.

У её дочери тоже случилась беда: в конце рабочего дня пошла в фотолабораторию, работает тихонько в темноте… Её там по недосмотру закрыли, и все ушли. Ночь просидела.

Афанасий Иваныч, начальник нашей жилищной конторы, попал в беду: чуть было не выиграл в лотерею «Москвича», на один номер не сошлось. Неделю ходит, лица на нём нет, пива не пьёт. Обидно ему.

Я бы вам этот списочек могла составить на десяти страничках машинописного текста. Да вы и сами знаете, граждане юристы. У вас у самих подобные беды. Например, Калязину не упечь, а для вас неприятность.

Возвращаюсь, как говорят, к вышеупомянутому: человек я добрый и в горе помогу. Только покажите мне это горе…

У Леденцова был свой кабинетик, именуемый «тёщиной комнатой», «шкафом», «морилкой»… Стол, два стула и сейф. Вошедшему идти было некуда — только сесть на стул, к столу, за которым строго пламенел Леденцов. Зато отдельный.

На зазвонивший аппарат Леденцов сперва внушительно глянул и только после взял трубку:

— Вас слушает инспектор районного отделений внутренних дел.

— Что делаешь? — спросил Петельников.

— Мыслю над оперативными данными, товарищ капитан.

— Кончай мыслить и прими-ка корреспондентку.

— Я не владею языками, товарищ капитан.

— Она тоже.

— Из какого агентства?

— Из «Вечёрки», Холстянникова. Она интересуется нашей работой. Проинформируй.

— Каких ответов избегать?

— Глупых. Да ты умеешь.

— Понял, товарищ капитан…

Леденцов оглядел стол, сейф и оставшееся пространство. Высокая корреспондентка влезет, если сядет. А если не сядет, то всё равно встанет тут, вдоль сейфа. Зачем она встанет, когда есть стул? Ноги вот сюда: и ей удобно, и ему видно. Плащ на стенку, к его зелёному. Шляпку тоже, к его зелёной. Магнитофон на стол, ридикюль на магнитофон.

Инспектор открыл стол и вытащил шесть предметов. Зеркало, в которое он посмотрелся и спрятал, взбив пальцами волосы огненной феерией. Крупную матрёшку с матрёшечками внутри, которых он выставил в ряд на подоконнике. Пачку заграничных сигарет неизвестного государства, которую он опустил рядом с пепельницей. Учебник криминалистики, который он положил на край стола. Нож, здоровый и кривой, как турецкая сабля, который он хотел было воткнуть в столешницу, но оставил рядом с учебником. Журнал «Вопросы психологии» — этот он бросил перед собой.

И тогда постучали.

— Прошу! — крикнул Леденцов, хотя дверь была от него так близко, что хватило бы шёпота.

Холстянникова вошла и остановилась, как и предполагал инспектор, у сейфа, не зная, куда деть взгляд, — он как-то в комнате не умещался.

Леденцов встал:

— От себя и от имени приветствую вас в районном отделе внутренних дел.

— Вы тут работаете? — удивилась она.

— Нет, я тут думаю.

— А где же работаете?

— На оперативных просторах, Валентина… как дальше?

— Альбертовна. А вас как звать?