Долгое дело

Добровольная исповедь.

А достоин ли человек любви и жалости? К примеру такой, которого я вижу ежедневно…

Солнца не любит, морщится, стоит открыть форточку. Не курит, боится рака. Выпивает тайно и осторожно, чтобы без сивушных масел. При этом губы делает трубочкой, как горилла. Ест торопливо, молча, не отрывая глаз от миски, то бишь от тарелки. Но он никуда не спешит — после еды полчаса ковыряет спичкой в зубах. Всегда напряжён. Телефонную трубку хватает мгновенно, как горилла банан. Ему кажется, что кругом враги. Особенно я. Боится собраний, но один на один свиреп, как та горилла без банана.

Красивые женщины его не волнуют: он смотрит не на миловидные лица, а на минивидные ножки…

Да, я не сказала, о ком говорю. Вы, наверное, подумали, что о горилле? Нет, о моём начальнике, который давал в прокуратуру на меня характеристику.

Васин сел за маленький столик, примыкающий к большому, к главному. Антимонин и Беспалов расположились в отдалении, на приземистом диванчике в половине кабинета, предназначенной для гостей. Рябинин, вошедший последним, выбрал себе место в уголке, у приёмника, и глянул на заместителя прокурора города…

Каштановые волосы подстрижены модно и лежат волосок к волоску. Коричневый костюм из тонкошёрстной ткани сидит на плечах как-то расправленно, как кавказская бурка. Абрикосовая сорочка хрустит воротником, стоит ему повернуть голову. Блестящий галстук расцвечен светлыми изломами, как отшлифованный гранит. Руки сложены на пачке свежих газет. Сухощавое светлое лицо стянуто недоступной суровостью.

— Так. Кто докладывает? — спросил он голосом, которого побаивались следователи: казалось, что его слова не имеют гласных и поэтому отскакивают от стола прямо в посетителей.

— Я, Валентин Андреевич, — отозвался Васин.

— Самую суть.

Зональный прокурор пошевелил бумагами, тихо кашлянул и заговорил чётко, но с долгими паузами, в которые, видимо, пропускал лишние фразы.

— По почте поступило анонимное заявление. В нём сообщалось, что следователь Рябинин получил взятку от обвиняемого Копытко в сумме пятисот рублей за освобождение последнего от уголовной ответственности…

— Анонимные заявления вообще не стоило бы рассматривать, — нетерпеливо вставил Беспалов, ёрзая на диванчике.

— Не перебивайте, — вскинулся Антимонин, не глядя на Юрия Артемьевича.

— Отчего же не рассматривать, — спокойно ответил заместитель прокурора города. — Они могут нести информацию не хуже, чем подписанные.

— Их стряпают трусливые люди, — возразил из своего отдаления Беспалов.

— А это наша с вами задача сделать так, чтобы даже трус не боялся говорить правду. Продолжайте, — кивнул он Васину.

Рябинин не понимал, зачем пригласили его, виновного, подозреваемого. Такие вопросы решаются заочно, в тиши солидного кабинета. Ответственными лицами. Прокурором района Беспаловым, который расставил ноги, согнулся и рассматривает начищенные паркетинки. Старшим следователем Антимониным, сидящим на диване в свободной позе непричастного человека, приглашённого на роль советника. Зональным прокурором Васиным, потерявшим всю свою умность. И заместителем прокурора города, который ни разу не взглянул на него, на подсудимого.

И промелькнуло, исчезая…

…Не беда, что плохие люди совершают плохие поступки. Беда, что хорошие люди совершают нехорошие поступки…

— В заявлении сообщалось, — продолжал Васин, — что Копытко вручил деньги на квартире Рябинина, который спрятал их в четвёртый том сочинений Тургенева. При этом перечислены номера купюр. Проверкой установлено следующее… Уголовное дело по обвинению Копытко действительно Рябининым прекращено.

— Обоснованно? — спросил Валентин Андреевич.

— Дело можно и в суд передать, и прекратить.

— Рябинин, правильно?

— Правильно.

— Продолжайте. — Заместитель прокурора города вернулся отвлечённым на Рябинина взглядом к Васину.

— При выезде на квартиру Рябинина совместно с понятыми в четвёртом томе собрания сочинений Тургенева было обнаружено пятьсот рублей, причём номера купюр стопроцентно совпали с указанными в анонимном заявлении. Рябинин происхождение денег объяснить не мог.

— Рябинин, так?

— Так.