Долгое дело

— Вроде как бы с подходцем. А вообще-то мне нужно узнать, как пройти на улицу Ветеранов.

— Иди прямо… — начал объяснять парень и пошёл сам громадным шагом, не сомневаясь, что рыжий отстанет, затерявшись меж липок.

— Да нет, не прямо, — перебил Леденцов, — лучше повернуть назад.

— Можно и назад. Выйдешь на проспект и садись на автобус, на «полтинник»…

— Лучше на девятнадцатый троллейбус.

— Можно и на девятнадцатый. А зачем тогда спрашиваешь? — Теперь парень остановился, разглядывая Леденцова.

— Вижу, идёт знакомый, а не признаётся.

— Кто знакомый?

— Да ты.

— Я твой знакомый?

— Забыл, что ли? — нежно улыбнулся Леденцов.

— Чего забыл?

— Мы ж с тобой ходили в один детский садик…

— Какой детский садик?

— Назывался «Красная шапочка», а напротив было ПТУ «Серый волк».

— Ты забулдон, что ли? — спросил парень и звонко плюнул на асфальт, как выплюнул монету.

Леденцов вежливо высморкался:

— Не забулдон, но, если угостишь, рюмку-вторую приму.

— Катись-ка своим путём, псих неучтённый…

Парень рубанул ладонью воздух, как отогнал надоедливую осу, и зашагал к дому.

— Почему псих? — обиделся Леденцов, приноравливаясь к его длинноходному шагу. — Это ещё надо посмотреть, кто из нас псих…

— Может, посмотришь? — Парень резко обернулся, и Леденцов чуть не поджёг его грудь своим огненным чубом.

— Посмотрю. Скажи: чем отличается отец брата от брата отца? Отвечать быстро!

— Послушай ты, выкидыш! Если я тебя опять увижу за своим плечом, то из зелёного ты станешь синим. Понял?

— Но мне больше идёт зелёное…

Сильный толчок в грудь отбросил Леденцова к дереву, и он упал бы, не схватись за тёмный мёрзнувший ствол липы. Устояв, он тут же догнал своего нового знакомого и, опять приноровившись к чужому шагу, восхищённо заметил:

— Ты ходишь, как ублюдок… То есть, я хотел сказать, как верблюд.

Парень остановился и тяжело повёл пробойной головой, выглядывая людей. Они были, они, как всегда, торопились.

— Пойдём-ка туда. — Нацеленным подбородком он указал на детскую площадку.

Леденцов радостно кивнул.

Завесистые неосыпанные кусты скрывали грибок, скамеечки, каких-то козликов-осликов. Холодный песок был выровнен дождями. Площадка просматривалась только с окон верхних этажей.

— Ну что тебе надо, ржавая консервная банка? — сквозь зубы спросил парень.

— Цвет моих волос на ржу нисколько не похож.

— А скулы у тебя, случаем, не чешутся?

— Кстати, почему скула и кулак имеют один корень? — задал Леденцов языковедческий вопрос.

— Потому что кулак прикладывается к скуле, — ответил парень, сгребая Леденцова за ворот плаща и притягивая к себе.

Инспектор рассмотрел глаза, светлые, как песок на детской площадке. Крепкий, ледокольный подбородок, дрожащий от тихого бешенства. Те же самые скулы с кожей, готовой лопнуть от того же самого бешенства.

— Ну так кто я — верблюд или ублюдок? — выдохнул он вопрос в лицо инспектору.

— А ведь в данный момент ты совершаешь преступление, предусмотренное статьёй двести шестой уголовного кодекса…

— За рыжих ничего не бывает, — ухмыльнулся парень, сдавливая горло инспектора воротом плаща.

— Я имею право на самооборону, — прохрипел Леденцов с вымученной улыбкой.

— Может, попробуешь?

— Ага, попробую…

И сделал три быстрых и одновременных движения. Парень глотнул воздух и присел. Распрямлялся он медленно, как-то удивлённо, поглядывая на крышу грибка, словно она на него и свалилась. Встав, парень глубоко вздохнул и с вложенной силой ударил своего противника в нижнюю челюсть, как и Рябинина, хотел ударить в нижнюю челюсть, но его кулак лишь проехался по вскинутой руке инспектора. И тут же, пока этот кулак ещё не успел съехать с его руки и лицо парня оказалось в заманчивой близи, Леденцов резким взмахом ударил чуть повыше монолитного подбородка.

Парень свалился далеко, за грибком, у козлика-ослика. Он устало сел, отёр с губы кровь и неузнающе глянул на инспектора.

Леденцов с интересом шарил в своём кармане. Расчёска и зеркальце всё-таки нашлись. Он причесал встрепенувшийся чуб, посмотрелся в зеркальце, поправил галстук и вежливо спросил, переходя на «вы»:

— Не желаете совершить туалет?

Парень сидел на песке, о чём-то напряжённо размышляя. Ни гордости в подбородке, ни наглости в глазах…

— А ведь он не ждал удара, и у него очки, — сказал Леденцов и пошёл к проспекту.

Из дневника следователя.

Любовь к человечеству… Любви к человечеству лучше всего учиться на своих близких: на жене, на муже, на детях, на родителях…