Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

– Ура! Меня ждет мой конь! Уж я его побалую, хлебом-солью попотчую! А как буду носиться по полям и лугам!.. Мне, дедушка, запах твоей конюшни больше нравится, чем запах французских духов…

– Ну, еще бы! Конечно, запах конюшни и мне более дорог, чем духи, а от моей «Сметанки» пахнет топленым молоком, перемешанным с шоколадной ее гривой. – Сергей Дмитриевич ухмыльнулся.

– Да? Ты правда так думаешь? Что ты за прелесть, дедуля!

Она прижалась к деду и спросила, понизив голос:

– Дедуля, а правда, что мне дали имя в честь греческой Елены Прекрасной, из-за которой разгорелась Троянская война?

– А ты бы хотела иметь с ней что-то общее, признайся!

– Что ты, что ты!.. Чтобы из-за меня воевали? Нет, никогда!

Сергей Дмитриевич взглянул на нее не без лукавства и заметил:

– А все-таки тебе хотелось бы быть Еленой Прекрасной?

– Н-н-не знаю. Только без войны… Дедуля, а как же жили те нечестивые греки, афиняне, ахейцы? Мать убивала сыновей, на сестре женился собственный брат? Ужас! Это же отвратительно.

– Голубушка, а ты подумай – при таких нравах могли ли они не выродиться? И не должен ли был – должен! – появиться Иисус Христос?

– А ведь и правда! Мне это еще один мальчик говорил…

– Нет, Ленушка, тебя назвали в честь нашей шереметевской Елены, она была женой сына Ивана Грозного, только… этот изверг убил и сына и того младенца, что был в животе Елены Шереметевой… Но у тебя, милая, все будет хорошо, вот увидишь. Встретишь какого-нибудь юношу, умного и веселого, а с таким легче переносить испытания. Согласна?

– Еще как согласна! Дедуля мой, какой ты хороший!

– А теперь помолчим. Притомился я, устал. И, знаешь, не вертись, вертушка! Посиди спокойно!

В Михайловском их уже поджидали, дворня выбежала навстречу, расшаркиваясь перед Его Сиятельством.

Екатерина Павловна распоряжалась поклажей, переносили вещи, тюки, съестные припасы, книги.

Утомленный, граф рано лег в постель. Дом этот имел совершенно особый запах, воздух словно настоян цветущим разнотравьем.

Он уснул сразу и спал в ту ночь крепко. Однако майское солнце почувствовал уже с четырех часов – и… И предался неотвязным мыслям, которые теперь не оставляли его ни на минуту. Вроде бы все миновало, прошло-пролетело, он пережил трех государей, но – ночью память из тьмы прошлого возвращала дела давно минувших дней…

Граф уже попросил у Николая отставку… Мысли то трезвели, то перескакивали от дворцовых пересудов, к двум Александрам: трагедии одного и жизни другого, любимого Александра III…

День, когда закончилась «охота на зверя по имени царь» (Александр II), был, кажется, самым трагическим в русской истории. К этому дню была выработана новая конституция, и Лорис-Меликов должен был взять лишь подпись императора, но… Окровавленное тело несли во дворец, на него с ужасом смотрел наследник Александр III.

Все были растеряны, все… Глядя на останки любимого папа́, о чем думал Александр III? Отомстить всем? Простить всех? Подписать конституцию? Или, напротив, показать мощь самодержавия? Народные массы, как обычно, молчали, но что скрывалось за этим молчанием?

И вдруг среди царского двора, растерянных аристократов возникает бледный, изможденный, в очках, Победоносцев и произносит речь, и какую! Уверенным четким голосом, без запинок требует: немедленно укреплять самодержавие! Только оно удержит над пропастью Россию! Победоносцев был воспитателем двух царей и держался так, что слушавшие (большинство) готовы были следовать его словам. Он влиял на двух Александров, он вкладывал свои идеи и в будущего Николая II.

Первое: сохранять патриархальную, религиозную страну; второе – модернизировать производство, развивать капитализм – без фабрик и заводов, без стали и железных дорог далеко не уехать, Европу не догнать…

Шереметеву, конечно, дороже и ближе патриархальность, обрядовость, церковность – ведь он отвечал за устроение церковно-приходских школ, восхищался замечательным педагогом Рачинским, улучшал программы школ, распространял их шире, шире…

Победоносцев был убедителен, речь его лилась горячо и уверенно – как мог этот с виду тощий, слабый, старый человек покорить растерявшихся слушателей, он словно их заворожил… Многие знали, что был он почти монах, с ним дружен был Достоевский, советовался, когда писал «Братьев Карамазовых»…

Победоносцев встал на пути разноголосицы мнений о будущем устройстве России, словно огромный валун, который может остановить поток стихии. И в то же время понимал, что это последняя попытка остановить неумолимый ход истории. Страна не слушает никого, террор безобразит страну, и сколько еще это будет длиться?

Победоносцев, да и Шереметев, знали Запад, знали, что там – традиционно светское общество. Однако такой образ правления не годится для России.

«Эпоха моя уходит», – признавался Победоносцев, но не вслух, а про себя, и потому продолжал стоять, как камень на пути бурной реки…

Он консерватор, даже глава консерваторов, но они тоже разные: Тютчев – одно, Шувалов – другое, Шереметев тем более…

Страсти вокруг власти бурлили, сбивая с ног даже силачей.

2