Долгое отступление

Для того чтобы изменить настроения масс, надо ориентироваться не на их взгляды, а на их интересы. Трагедия не в том, что рабочие в США голосовали в 2016-м и тем более в 2020 годах за Дональда Трампа, а в том, что, поступая подобным образом, они были по-своему правы, ибо демократы никоим образом не доказали им обратного. Если бы администрации Демократической партии были для трудящихся низов явно и ощутимо лучше, чем правление Трампа, люди обнаружили бы свою ошибку и переориентировались на ту политическую силу, которая в большей степени соответствует их интересам. Этого не происходит в том числе и потому, что левое крыло демократов раз за разом капитулирует перед правыми. Данный факт ни для кого не является секретом, но необходимо задаться вопросом о том, почему такое происходит. И ответ надо искать не в слабости лидеров и представителей левых, а в самой природе их политики, ориентированной исключительно на текущие ценности. А эти ценности сближают их именно с буржуазными либералами, с которыми легче найти общий язык на уровне дискурса.

Анализируя сложившуюся ситуацию, Андреас Реквиц отмечает, что по мере того, как в обществе торжествуют ценности креативного среднего класса, социальные низы становятся объектом «негативной культурализации, обесценивания»[315]. Их проблемы воспринимаются не столько как следствие экономических и классовых отношений, сколько как результат их собственной культурной отсталости, неспособности принять и усвоить новые ценности, изменить свой образ жизни. В свою очередь, представители низших классов, отторгаемые прогрессивным либеральным истеблишментом, ищут поддержки у правых популистов. И находят ее.

В результате большинство рабочих в США — и не только — видит в левых кучку развращенных элитных интеллектуалов, не просто чуждых заботам и проблемам масс, но и глубоко им враждебных. И самое печальное в том, что по большей части такое представление о левых полностью соответствует действительности.

Необходимо осознать факт, который был самоочевиден для социалистов в течение XIX и большой части XX века, но с которым категорически не желают считаться политкорректные левые в начале XXI столетия: у рабочих есть свои интересы, эти интересы совершенно объективны, а левые обязаны их выражать и защищать. Если же левые не хотят этого делать, рабочие все равно будут защищать свои интересы (по крайней мере — экономические) и будут это делать без левых, а если надо — и против них.

Не декларируемая, но почти инстинктивная и устойчивая ненависть к рабочему классу превратилась в фундаментальную часть новой «левой» культуры, которая из Соединенных Штатов проникла в Западную Европу, а к началу 2010-х годов и в Россию. Неграмотные труженики воспринимались как угрожающая и зловещая масса, принадлежащая уже фактически к другому биологическому виду, у которого, естественно, не может быть ни суверенных прав, ни легитимных интересов, ни мыслей и тем более — ценностей, с которыми стоило бы считаться. Это логично привело интеллектуалов к одобрению практически любых мер, ограничивающих гражданские права тех, кто не вписывается в повестку либерального истеблишмента, не говоря уже о том, что любая пропагандистская ложь, распространяемая либеральными массмедиа, не просто принималась за правду, но и заведомо не подвергалась критическому осмыслению. Все это стало поразительно напоминать картину будущего, описанного у Герберта Уэллса в «Машине времени», где общество оказалось разделено на два несовместимых вида — утонченных элоев и работающих на них страшных морлоков.

Между тем грузовики, идущие к Оттаве, подавали мощный сигнал — не только истеблишменту, политикам и финансовым магнатам, но и множеству интеллектуалов, считающих себя критиками системы: гроздья гнева в самом деле зреют. И независимо от того, нравится ли нам облик, который принимает протест, он становится закономерным продуктом кризиса.