Долгое прощание. Обратный ход

– С врачами это бывает, – заметил я. – Принести вам что–нибудь выпить, м–с Лоринг? Или вам, доктор?

– Ей уже хватает, – изрек он, ни на кого не глядя. – Я не пью. Чем больше смотрю на пьющих, тем больше этому радуюсь.

– Вернись, малютка Шеба, – мечтательно произнесла м–с Лоринг.

Резко повернувшись, он угрюмо посмотрел на нее. Я ретировался в направлении бара. В обществе мужа Линда Лоринг казалась другим человеком. В голосе и выражении лица сквозила язвительность, которой в недавнем нашем разговоре я не чувствовал, хотя она и злилась.

У бара стоял Кэнди. Спросил, что я желаю выпить.

– Пока ничего, спасибо. Меня просил зайти м–р Уэйд.

– Es muy occupado. Senor. Очень занят. Я решил, что любовь к Кэнди мне не грозит. Я молча взглянул на него, и он тут же добавил:

– Но я иду посмотреть. De pronto, Senor. Он осторожно пробрался сквозь толпу и моментально вернулся.

– О'кей, приятель, пошли, – бодро пригласил он.

Я последовал за ним в глубину дома. Он открыл дверь. Я вошел, он прикрыл ее за мной, и шум сразу затих. Комната была угловая – большая, тихая, прохладная. За стеклянной дверью виднелись розовые кусты, в окне сбоку установлен кондиционер. С порога было видно озеро и Уэйд – он растянулся на длинном кожаном диване. На солидном письменном столе светлого дерева стояла пишущая машинка, рядом с ней – стопа желтой бумаги.

– Молодец, что пришли, Марлоу, – протянул он лениво. – Располагайтесь.

Пропустили уже глоток–другой?

– Нет еще. – Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. – Как ваша работа?

– Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения – и конец, ничего не выходит.

Главное, чтоб легко работалось – тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.

– Может быть, это зависит от человека, – заметил я. – Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.

– О'кей, – сказал Уэйд и сел. – Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. – Он потер лоб. – Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик.

Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая–то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство – это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»

– Я так понял, что у вас это недавно началось, – сказал я.

– Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.

Я откинулся и закурил.

– О чем вы хотели со мной поговорить?

– А вы как думаете – от чего я убегаю, Марлоу?

– Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего–нибудь убегают.

– Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?

– Понятно, – сказал я. – Вам нужно кого–то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.

Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.

– Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марлоу. Все писатели – подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить этот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их всех взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы – что вам больше нравится – отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?

– А чем надо?

– Почему вы не обижаетесь?

– На что обижаться–то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.

Он хрипло засмеялся.

– Вы мне нравитесь, – сообщил он. – Давайте выпьем.

– Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.

Он встал, – Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.

– Ладно вам, – сказал я. – Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.

– Ara, – упрямо продолжал он. – Вот в этом–то беда. Кому они нужны такие?

Высший класс здешних мест, а чем они лучше шоферни, которая хлещет дешевый виски? Даже хуже.

– Кончайте, – повторил я. – Хотите накачаться – давайте. Но не вымещайте это на других, которые тоже зашибают, но при этом не отлеживаются у д–ра Верингера и не сбрасывают в чокнутом виде своих жен с лестницы.