Долгожданная развязка

Уэйн не обращал внимания на многозначительные взгляды водителя, а смотрел по сторонам. В эти дни центр любой столицы, будь то Каир, Лондон или Стамбул, выглядел примерно одинаково. Только на окраинах сказывался настоящий характер города. И если в Каире или Стамбуле там присутствовал определенный налет достоинства и старины, в Барселоне, центре автономной Каталонии, это была сплошная грязь и разложение. Уэйн чувствовал, как в душу закрадывается отчаяние, и слегка поерзал на неудобном сиденье. Дома здесь были жалкими хибарами с крошечными окнами и полуразрушившимися стенами. Через узкие улицы протянуты бельевые веревки, на которых сушилось белье, посыпаемое пылью от проезжавших машин. На углах тусовались группки подростков, имевших довольно зловещий вид. А в дверях маленьких баров и грязных гостиниц торчали полуголые женщины, зазывающие клиентов.

Потогонная мастерская, куда его привезли, представляла собой здание в пять этажей без окон и выглядела большой перевернутой коробкой. Уэйн медленно вылез из машины, оглядывая мусорные баки, осаждаемые бродячими котами. Он сразу привлек внимание двух женщин и кучи ребятишек, которые немедленно стали клянчить милостыню.

— С вас пятьсот песет, senor.

— Подождите, — резко бросил Уэйн. Шофер открыл было рот, но потом все же передумал возражать.

— Si, senor, — пробормотал он и съездил по уху мальчишке, который тыкал пальцем в наполовину оторванное боковое зеркало.

Пробравшись через толпу ребятишек, Уэйн направился к красным двойным дверям, ведущим в мастерскую. Здание ограждал сломанный проволочный забор, и Уэйн обратил внимание, что никто из детей не пошел за ним за территорию предприятия. Его владельцы наверняка тратили больше денег на сторожевых собак, чем на зарплату рабочим. Красные двери на заржавевших петлях открылись с трудом. Но стоило ему ступить вовнутрь, как духота и жара волной охватили его. Уэйна едва не вырвало от запаха грязной одежды, пыли и пота. Помещение освещалось слабыми электрическими лампочками без абажуров, и было наполнено клацанием целой армии швейных машин.

Попривыкнув к полутьме, жаре и шуму, он обежал глазами комнату, не пропуская ни одной детали. Вдоль нее стояли деревянные скамейки, на которых тесно, плечом к плечу, сидели многочисленные работницы. Уэйн, все еще незамеченный, подошел поближе. Женщины были одеты практически одинаково. Пропитанные потом белые блузки и длинные черные юбки из тонкого материала. Все носили платки, закрывающие волосы, которые тоже промокли от пота. Черные глаза прикованы к белому материалу и гудящим иглам. Некоторые были старыми, другие помоложе или даже совсем дети, но на их лицах лежала одинаковая печать безысходности. Все они молчали. Сначала он решил, что разговаривать мешает шум, но потом заметил нескольких мужчин, двигающихся между скамьями и стенами без окон. Женщины испуганно моргали, когда они проходили мимо, и Уэйн все понял.

Внезапно один из мужчин заметил его. Повернул к нему удивленное потное лицо и направился в его сторону. Он был довольно высоким для испанца. Подойдя поближе, он поставил руки на бедра, угрожающе выпятил подбородок и произнес несколько слов на гортанном испанском.

— Я хочу поговорить с Марией Альварес.

Мужчина не понимал английского, но имя узнал. Джулио Корсеци выбрал Марию Альварес для себя лично. Так делали все надсмотрщики, потому что женщины знали, что только они могут их защитить и выторговать для них у хозяина несколько лишних монет. Но пока Мария Альварес сопротивлялась. Глаза Джулио сузились при виде красивого иностранца. Кто он? Ее любовник? Это из-за него она такая неуступчивая? Она была самой красивой из всех знакомых ему женщин, к тому же самой умной.

Но тут он понял, что гринго не может быть ее любовником. На нем только золота было на несколько тысяч песет. Он мог бы, если захотел, содержать Марию в роскоши.

Уэйн полез в карман и достал пачку банкнот. Показал на женщин и повторил:

— Мария Альварес.

Джулио быстро схватил деньги и кивком показал на пятую скамью справа и на пальцах изобразил цифру шесть. Уэйн подошел поближе, пытаясь разглядеть девушку в этом полумраке. Он напряженно всматривался, надеясь обнаружить в ней что-то отличное от других, доказывающее, что она — его дочь. Но голова ее была наклонена, и он мог разглядеть лишь пряди потных черных волос на лбу. В этот момент она слегка откинулась назад, и он увидел, что лицо ее залито потом и заляпано машинным маслом наверняка по вине машинки, которая выглядела совсем древней развалиной. Худое лицо еще бледнее, чем у остальных, глаза определенно темные.

Уэйн отшатнулся, будто увидел змею. В ней не было ничего, что ему хотелось бы видеть, что еще можно спасти. Такая же, как и все остальные в этой грязной, вонючей стране. Иначе что бы она здесь делала? Внезапно он пожалел, что она вообще родилась, что возбудила в нем какие-то надежды. Сука. Только такое… существо и оказалась способной родить Росита.