Долгожданное (СИ)

Доктор Каллен сетовал на то, чтобы девушке не было в крайней своей степени больно, что он смог усвоить за годы практики в медицине. Но, как понял он сам, его надежды не оправдались. И мужчина снова понимал, как мало может сделать для своей единственной, что угнетало покруче всякой относительной ерунды. Как он не пытался, отнестись к происходящему с холодностью и невозмутимостью врача на полную силу не удалось. Но, тем не менее, он смог подчинить свои чувства и эмоции, тем самым оставаясь спокойным и решительным. Это был не тот момент, в который Эсми должна была узнать, как он боится ужасного исхода, как он боится остаться один. Осознание, как больно его любимой, обжигающе кололо сознание, и каждый раз Карлайл мысленно замирал. Сказать по правде, выдержка девушки поражала его, и он знал, что никогда не перестанет восхищаться ею. Скорее всего, к счастью, все изначально подсказало доктору, что изменчивый в последнее время организм Эсми готов к тому, чтобы она родила прямым путем. Но, чего и следовало ожидать, в голове будущего отца не исчезло ни одного сомнения или опасения в связи с этим фактом. Казалось, что только в его голове наступает суматоха, не подлежащая усмирению, а все, что нужно ей, чтобы успокоиться, — всего лишь его ладонь, которую она крепко сжимала в своей, и он сам с его ласковыми напоминаниями, что делать в следующее мгновение. Он не устанет восторгаться ею.

Но, видимо, солнце все-таки решило окончательно выглянуть из-за суровых туч бессмертного существования, и, не буду таить, все разрешилось хорошо. В нелетную, заметенную декабрьскую ночь на свет появился маленький Каллен, огласив своим криком весь особняк. Карлайлом завладел шок в первые мгновения, как он взял-таки на руки своего сына, но вскоре он все же осознал суть происходящего и был безмерно счастлив в этот момент. Что может быть лучше после почти четырехсотлетней мысли о том, что ребенок невозможен, ощутить на своих руках вес маленького, скукоженного тельца, беспрерывно верещащего и изворачивающегося? Не это ли счастье? А как же, хоть и пылающие усталостью, но полные любви глаза любимой, когда она так трепетно берет малыша в руки, прижимая к груди? И, о, как она жалела, что не может заплакать сейчас. Если бы не это ограничение, девушка пролила бы целый океан слез, ведь услышать первый крик своего родного мальчика было так необъяснимо, но ее разрывало от чувств. Бессмертная, кажется, потерялась в своих мыслях и времени, потому как, почувствовав, что муж уже со всем закончил, не ожидала встретиться с его теплым, любящим взглядом и лучезарной улыбкой. Эсми была более чем уверена, что никогда, ни за что на свете не забудет его слова. «Спасибо тебе за наше солнышко», — она слышала в его шепоте что-то трепетное и необъяснимое, наверное, неповторимое, то, что она не слышала в нем никогда. Супруги слились в недолгом, но крепком и нежном поцелуе, не переставая наслаждаться светящимися счастьем глазами друг друга. Следом мужчина поцеловал в лобик сына, немного успокоившегося в ласковых объятиях матери. Поверить во все произошедшее было нелегко, но стоило. Прийти к осознанию же казалось Каллену вовсе невозможным — годы бездетной голодовки оставили, пожалуй, неизгладимый след, но, по какому-то странному заговору души, он верил, что когда-нибудь все забудется, а сейчас просто нужно не сгущать краски и попытаться отнестись ко всему с человеческой простотой, ведь он, работая в больнице, должен знать…

***

Найти в себе человека было сложно, но через эту трудность каждый должен был пройти сам — от начала до конца — прислушиваясь к тому, кто тихо сидел внутри и терпеливо ожидал долгожданного часа. Чьим-то тягучим мгновением ожидания только-только перевалило за сотню, а чьи-то были неимоверной выдержки, тайну которой с нетерпением хотелось разгадать. Путешествие по чертогам своего разума было личным делом каждого, и, следуя необъяснимой идеальности, каждый благородно и уважительно понимал это, также достойнейшим образом принимая. А принять себя самого было делом, не подлежащим какой-либо оценки, ибо не придумал свет еще такой единицы. Все события вокруг были фатальными, отчего в неприятном свете казалось, будто все вокруг — лишь плод фантазии, работа изощренного воображения, по всей видимости, недопустимо окрепшего за годы выдержки. И оно словно взяло силу в душе. Но в какой-то момент разум подсказывал, что иллюзии вокруг — изворотливые полосы желанной и долгожданной реалии. Такой реалии.