Доля Ангелов

Особенно если тебя обманули, высмеяли перед всеми и стали относится, как к вазе Тиффани, в своем собственном доме.

А сейчас казалось, что его сестра Джина, попала в такую же ловушку с Пфордом.

Саттон, совсем другая… Саттон никогда не сделает ничего подобного, никогда не пойдет на брак по расчету, чтобы вести определенный образ жизни. По существу, ей даже не нужен мужчина, который смог бы ее обеспечивать. Ее план жизни? Она собирается управлять мульти-национальной корпорацией, стоять во главе…

Словно она почувствовала, что он думал о ней, и ее глаза метнулись в его сторону, а потом посмотрела на его мать.

Но его глаза не оставляли Саттон, задержавшись на ее волосах, спустившись по лицу, а потом перейдя к шее. Он заметил ее серьги — большие жемчужины, обрамленные бриллиантами, и в этот момент задался вопросом, не Дерьмовый ли Дагни купил ей их. Ей очень шел бледно-синий костюм, но эти жемчуга не подходили.

Ей лучше бы пошли рубины.

Его рубины.

И не важно, были на ней надеты драгоценности Востока или из Бирмы, от достойного жениха или плохого бывшего парня, она все еще была впечатляюще красива — новый генеральный директор корпорации «Ликеро-водочные заводы Саттон». И все же она по-прежнему была сама грация и изящество и в ней виделся класс, как она говорила, как держалась, разговаривая с его матерью, бедной потерянной душой. Когда она завершит свой визит, вернется в лимузин в своем костюме, отбрасывающем лунный свет на заснеженные просторы, с подаренными жемчугами, он надеялся, что не губернатором, оперативно проведет совещание со своими топ-менеджерами, руководителями отделов продаж, возможно, японскими инвесторами, чье щедрое предложение по выкупу компании, отвергнет своим очаровательным, но совершенно однозначным, «нет».

Да, он слышал по радио, что она взяла на себя бразды правления семейного бизнеса. Бизнес не мог оказаться в лучших руках…

Эдвард почувствовал, что к нему подошел мужчина, он взглянул на него краем глаза… и, несмотря на запущенную бороду и помятую одежду, признал в нем своего брата Максвелла, которого он узнал бы везде.

— Эдвард, — удивленно произнес парень.

— Макс, ты хорошо выглядишь, как обычно, — сухо ответил Эдвард. — Но ты должен меня извинить, должен идти.

— Передавай от меня привет Мое.

— Конечно.

Обойдя своего брата, он захромал вперед, входя в гостиную. Ему показалось слишком грубым, несмотря на то, что он стал ужасным засранцем, молча уйти, не обмолвившись со своей матерью хотя бы парой слов.

Честно, он понятия не имел, что сказать.

Приближаясь к дивану, первой на него подняла глаза Саттон. Потом мать перевела на него взгляд.

Пока он пытался подыскать нужные слова, маленькая В.Э. улыбнулась ему своей прекрасной улыбкой, как дамы на портрете Томаса Салли.

— Как мило, что сотрудники тоже приходят, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Как твое имя, сынок?

Саттон залилась румянцем, Эдвард склонил голову.

— Эд, мэм. Мое имя.

— Эд? О, у меня сын, его тоже зовут Эдвард, — ее рука качнулась в сторону Лейна, и Господи, Лейн готов был провалиться сквозь землю. — А где ты работаешь в поместье?

— На конюшнях, мэм.

Ее глаза были такими же голубыми, как и у него, и такими же прекрасными, как утреннее небо в июльский солнечный день. Они также были с поволокой, как оконное стекло морозным утром.

— Мой отец любил своих лошадей. Когда он попал в рай, там безусловно окружают его множество чистокровок, устраивая скачки.

— Безусловно. Мои соболезнования, мэм.

Отвернувшись, он начал медленно передвигаться на выход из гостиной, когда услышал ее слова:

— Ой, бедняга такой калека. Мой отец всегда пригревал бедных и несчастных.

Эдварду потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он вышел через главные парадные двери вместо того, чтобы вернуться на кухню и выйти через задний вход, где он оставил грузовик Шелби, но он шел как в тумане.

На самом деле, он остановился, перед тем как спуститься по лестнице Истерли, всматриваясь в удивительно красивый вид на реку внизу, которым он пренебрегал все время, пока жил в особняке — в детстве, в юности, и даже спустя годы, когда возглавлял бизнес.

И несмотря на то, что он всматривался перед собой в открывающийся вид, его не особо поражала красота природы или вдохновляющая широта пейзажа, или грусть, что он не видел ее долгие годы. Нет, его больше заботила его мать, которая полагала, что он был простым конюхом, и она бы не одобрила, что он вышел через главные двери. Сотрудникам разрешалось пользоваться только определенные предписанные выходы и входы, находящиеся в задней части дома.

Он же вышел через главные двери.

Его ноги задрожали, стоило ему сделать шаг вниз по ступенькам. Потом другой. И, наконец, последний, ступив на брусчатку и круговую парковку перед домом.

С трудом передвигая себя вперед, он обходил большой белый особняк, держа направление к задней части, к чужому грузовичку, который ему дали в аренду из-за отзывчивости, как к члену семьи.

Или, по крайней мере, из-за желания помочь члену семьи…

— Эдвард… Эдвард!