Доля казачья

Хоть и мал я был, но от трудных дел никогда не увиливал, и от пуль не прятался, и казаки видели и ценили это. Восхищались мною казачьи атаманы, и пророчили мне большое будущее, и по-отечески целовали.

— Береги себя сынок, рано ты на войну пошёл: страшная это штука, кровь человечью проливать. Тебе Героя надо дать сейчас, но нет у нас такого права. Всё ещё будет у тебя, и жизнь твоя продолжается. И не понимал я тогда, почему наворачиваются слёзы у этих могучих и добрых людей, и почему они прячут их от меня. Они уже через многое прошли в этой жизни и жалели меня, как своего сына.

Хапал, как акула, награды себе штабной прыщ полковник Тряпицин Лев Гордеевич, как голодный хищник, без разбора и без всякой совести.

Имел он там где-то наверху мохнатую лапу. И многое ему сходило с рук, что другим никогда не прощалось. Против всех моих наград он был, этот полковник, и вообще против всякого моего награждения.

— Мал он ещё!

Не понимал он, или делал вид, что не понимает, как уничтожает моё, ещё детское самолюбие. Но я ведь награды заслужил наравне с другими казаками, и оттого во много раз мне обидней было.

— Совесть, поимей полковник! — урезонил его Семихватов и наши атаманы. — Не часто ты сам под пулями бываешь, а всё над штабными бумагами потеешь. А этот мальчишка из одного боя в другой идёт, без всякого отдыха воюет.

Зло сверкнул своими бешеными глазами полковник Тряпицин, не по его нраву всё сейчас получилось.

Но тут и императрица Цы Си добила его окончательно своей категоричностью.

— Этот полковник чем-то моего Фу То До напоминает, наверно они одного поля ягодка.

Не посмел Тряпицин дерзить императрице и предпочёл поскорее исчезнуть с её и наших глаз. Но зло неоправданное он на меня, затаил немалое.

Недолго будут воевать бронепоезда «Чингиз Хан 1» и «Чингиз Хан 2», слава и гордость всей Манчжурии.

Другого выхода в той ситуации не было, и солдаты плакали тогда, как по живым людям. Говорят, что и железо плачет — можно в это поверить. Одна война сменилась другой и почти без всякого перекура или отдыха. Но сейчас казаки возвращались с победой домой и ничто не могло испортить им этого великого праздника.

В плену страны восходящего солнца

— Я уже рассказывал о нашем поражении в Русско-Японской войне всей нашей армии, и о своём плене. И вот снова возвращаюсь к той незабываемой теме, — продолжает дедушка Григорий Лукич.

Возили нас с Шохиревым из города в город по госпиталям, пока не вылечили. Вот тогда и нам жить захотелось, красота ведь кругом неописуемая! Но однажды в палату приходит делегация из Красного Креста. И меня спрашивают:

— Ты Бодров Григорий? Мы тебя давно ищем. Тебя большие люди хотят видеть. Оцень хоросё, что ты жив!

Переодели меня во всё чистое и в новый костюм обрядили. Но прежде на совесть побрили и подстригли волосы, подрезали ногти.

Так и крутятся возле меня чужие служанки. Без всякого стеснения со мной, что с игрушкой обходятся. То нарядят меня, то опять что-то новое придумают, и тут же по-другому делают. И весело им самим необычайно. А сами они, что вишенки сочные. Хорошеют ещё больше, румянцем, от жару внутреннего, наливаются. И здесь природа берёт потихоньку своё, война войной, а красота всегда мудрее нас. Она настоящей любви требует.

— Оцень красивый русский касак. Девушку тебе надо, выбирай смелее! — веселятся японские хохотушки, но нашим матрёшкам они не чета.

— Кто из нас самая красивая? — спрашивают они меня. — Погляди харасё.

А они действительно, одна лучше другой. Но душе не прикажешь, ей своего счастья хочется, то, что ей и предназначено. Это — судьбой называется.

— Оцень, сердитый казак, губки свои надул.

И показывает эта японская куколка, как надулся Бодров, и как некрасивый стал. Совсем, как хомяк.

Тут и Шохирев начал смеяться.

— Выбирай Григорий. Они сами, с тебя глаз не сводят. Ты, смотри там, Гриша, в городе — оглядывайся. Может, что дельное уразумеешь. Гляди больше и запоминай — всё пригодится. Чай не во дворец едешь. Может, из плена рванём и мы на свободу.

И литое тело казака содрогнулось, как от боли.

— Жить без войны, ой, как захотелось, Григорий, если бы ты, только знал.

Как всем нормальным людям жить — жить, любить и детей растить.

А меня действительно привезли во дворец. Мог ли я подумать, что такое увижу, да ещё наяву. Тут тебе и фонтаны с рыбками, и сады с разной дивной растительностью. И птицы райские гуляют, как у себя дома.

И никак я не докумекаю своей буйной головой, зачем меня во дворец привезли. Ведь не на казнь же, и не на житьё определять. Зачем?

И тут я увидел в беседке знакомое лицо. Но вспомнить его сразу не смог.

Седой и пожилой человек, но, похоже, что ещё очень сильный, смотрел на меня в упор. Странный и непонятный человек, но полный внутренней энергии и обаяния. И глаза его были добры ко мне, а губы чуть улыбались. Но и тут чувствовалась его внутренняя сила духа. Не могу вспомнить, где его видел.

— Руби, Бодров, уходить пора! — чисто по-русски высказался незнакомец.

Я невольно опустился в кресло возле столика. Неужели полковник, из штаба?