Доля казачья

Казак-пластун-разведчик — и знахарь, и боец, и ведун, и Богу угодный человек. Без крестного знамени казак ничего не делает — на всё у него воля Божья. Он вечный защитник России, дитя Господа Бога. Я сражался дедовской казацкой шашкой. Как дорога она мне! Не ржавеет твоё оружие, всё в бою оно, мой дедушка. Не опозорю я род Бодровых, знатных и именитых казаков. Всю свою жизнь славивших своими делами русское казачество и Россию. Сошла улыбка с лица самурая, понял он, что дело тут жаркое будет. Его древнейшее искусство наткнулось на что-то непонятное и никак не вязалось с его тактикой ведения боя. Вроде и не нападает казак, но всегда, хоть на одно движение клинка, опережает противника. Удивляет быстрота его реакции и тактическое мышление. Кто-то из толпы японцев решил помочь своему собрату и подкинул Коно кинжал. Теперь он ощетинился оружием и снова обрёл потерянную уверенность. Но я чувствовал себя необычайно легко. И чем сложнее поединок, тем больше мне доставляет он радости. Тем и славились русские пластуны, элита русского казачества — мастерским ведением рукопашного боя. И я тоже мог спокойно и без оружия сражаться с врагом и победить его. Ведь Россия всю свою бытность воевала с захватчиками. И веками копила свой боевой опыт. Вся её жизнь и жизнь ее народа — это война.

Скоро я захватил руку с кинжалом и она хрустнула в одно мгновение, как хворостина. Мощнейший удар в грудь рукояткой шашки опрокинул японца на землю. Самурайский меч выпал из рук Коно и он заелозил по земле, пытаясь подняться. Но я не наносил ему смертельный удар. Потому что я видел глаза самурая, он не был настроен на смерть.

В его глазах витала бездна страха, и вся его жизнь закрутилась перед глазами, на краю этой пропасти. Коно сразу вспомнил, что много раз был неправ, и много раз зря лишал жизни побеждённых бойцов. Но слава толкала его к своему венцу и он достиг её Олимпа. Вот тут пришёл и его черёд прощаться с жизнью, а перед смертью все равны. Только страшно так резко и сразу оказаться в таком безвыходном положении.

Поборол Коно себя и прикрыл свои бездны глаз чёрными ресницами, укутал свою душу. Теперь и он был готов к смерти. Но разящего удара не было. И он истошно закричал:

— Бей, касак, я бы тебя никогда не пожалел. Бей!

Я опустил свою шашку в ножны, и огляделся. Толпа японцев бесновалась:

— Бей, касак! Не лишай самурая радости умереть в бою, это счастье для него.

Я тихо ответил:

— Сегодня праздник у вас. И у вас тоже не принято в гостях обижать хозяев. И у Коно есть семья, и дети есть, великий Коно будет мне другом.

Гулкая тишина, охватившая всю площадь, заставила даже самых злобных японцев услышать стук собственного сердца. Оно не хотело чужой смерти — сердце стремилось вслед за временем, и диктовало всем своё слово:

— Жить! Жить! Жить!

И тут жена Коно, не выдержав накала людских страстей, подбежала к пытавшемуся подняться мужу, обняла и прикрыла его своим телом. Её истошный крик так и не успел вырваться из груди, Коно задавил этот крик потной и грязной от крови рукой. А затем сам скорчился от боли, другая, сломанная рука резко напомнила о себе, и он стал грузно оседать на землю. Но тут уже не выдержали его сыновья: мальчик десяти лет и другой, лет восьми. Стремглав бросились они к своему отцу и поддержали его, а затем помогли матери увести его домой. Им было очень страшно, на их детских лицах блуждал ужас, как у маленьких волчат, на глазах у которых погибает мать и отец. Жутко им, хоть вой от страха, но любовь к родителям и тут сильнее разума.

Императора всего покоробило от произошедшей драмы, и он не нашёлся, что сказать людям. Коно был его любимец и никогда не проигрывал в бою. А тут целый спектакль, да ещё с детьми, ох и морока приключилась. Выручил императора хитрый и многоопытный Такахаси. Чёрные глаза его лихорадочно вспыхнули каким-то неестественным, нелюдским огнём: было во взгляде что-то звериное. И рот оскалился, как у волка, при виде сытной добычи. Такой момент удачи нельзя было упускать: сам император его оценит с лихвой. Вот где надо показать свою преданность, красиво уничтожить другого русского, раз первый остался жив.

Не ожидал Василий такой прыти от японца. Без всяких там церемоний и поклонов. Можно сказать, что вероломно, Такахаси обрушил всю свою мощь тренированного тела на казака. Оружие яростно заблистало в руках многоопытного бойца.

Тут дорога была ложка к обеду, и лицо императора просияло: молодец Такахаси, не дал растоптать гордость самурая. Зачем выносить сор из избы, потом сами всё выгребем, без всяких спектаклей разберёмся.

Господин Тарада был более спокоен за Василия, тот и годами постарше Григория, и опыта ведения войны у него побольше. Матерый казак, тонкий боец, лихой рубака, но и совести своей не растерял. И всё же не забывались давние слова Василия: «Руби его…».

Обида глубоко прижилась в сердце японца. Хоть и не было в нём дворянской спеси, но такое и не дворянину тяжело простить.

Идиллия правильно поняла своего отца и взяла его за руку. И глядя в глаза ему, тихо сказала: