– Матис, Дискорд вам врал, манипулировал вами, посылая так называемые «вызовы». Правосудие, разумеется, это примет во внимание… Но я пришел прежде всего сказать тебе:
Парнишка слушал очень внимательно, глядя на него широко распахнутыми, мокрыми от слез глазами.
–
Матис энергично закивал. Да черт возьми, отчего у него самого так сжимается горло, почему он еле удерживается, чтобы не заплакать?
– Потому что в основе настоящего вызова лежит любовь и уважение к самому себе, – прибавил он, откашлявшись. – И не надо бояться или стыдиться того, что происходит, а наоборот, сделать так, чтобы все это придало тебе силы. Над тобой будут смеяться, говорить всякие гадости, будут пытаться тебя унизить, оскорбить, напомнить тебе о твоем прошлом. Будут провоцировать тебя на злобу, говорить, что разрушать, драться и чинить насилие – значит доказать свою силу и мужество, но это все вранье. Настоящая сила – это быть самим собой, не бояться любить и защищать тех, кого любишь, и желать для них лучшего мира, без насилия, ненависти и лжи. Ты еще не раз будешь спотыкаться и падать. Но если имеешь в себе эту силу, то поднимешься и каждый день будешь становиться все сильнее и лучше.
Господи, куда его занесло?.. Позволил эмоциям себя увлечь, а ведь это совсем не его стиль… Но при этом он знал, что говорит абсолютно искренне, что все это ему пришлось испытать на собственной шкуре.
–
Он готовился сказать последние, главные слова, что-нибудь вроде того, что раскаяние слишком запоздало… Все равно ведь придется их сказать. Но он не собирался стать советчиком, который никогда не следует собственным советам.
– Когда ты выйдешь на свободу, – сказал он, – я буду рядом, если тебе понадоблюсь. Но для этого тебе придется научиться жить правильно и стать на прямую дорогу.
Он заметил, как полные слез глаза мальчишки засветились каким-то новым светом, которого раньше не было. Матис шмыгнул носом и вытер щеки.
– Это правда?
– М-гм…
Конечно, правда. Сервас поднялся с места с тяжелым сердцем. Внутри все сдавило. «Ставить на будущее – скверное пари», – подумал он.
Уже подходя к двери, он поймал взгляд Матиса. Двенадцатилетний мальчишка пристально на него глядел. В этом взгляде что-то изменилось. Подавленность и печаль никуда не делись, но появилось что-то еще: может быть, надежда?
Особых иллюзий он себе не строил: что случится, то случится. Сервас быстро вышел из комнаты.
В отличие от Матиса, двое старших, Валентен и Бенжамен, в тот день, казалось, еще не поняли всей тяжести содеянного ими. В ходе многочасовых допросов – граждан их возраста закон уже разрешает брать под стражу – они не выказали ни раскаяния, ни сожаления. Наоборот, всячески подчеркивали, как им все это безразлично, и не проявляли ни малейшего сочувствия к жертвам. Те, кто вел допрос, не могли отделаться от постоянно исходившего от этих парней ощущения леденящего холода. Чтобы определить, способны ли парни отвечать за свои поступки, вызвали троих психиатров. Сервас очень надеялся, что их не поместят в какое-нибудь заведение, откуда выпустят на свободу через несколько месяцев. Он был убежден: при первой же возможности они возьмутся за старое.
Может, они и не были такими опасными хищниками до встречи с Габриэлой Драгоман, но теперь уже назад им дороги не было. Если только он не ошибся…
Он чувствовал себя опустошенным, измученным и потрясенным. Вернувшись из кабинета после разговора с Матисом, он сказал Ирен, что хочет прогуляться. Ему надо было подвигаться и подышать. Почувствовать солнце на своей коже. Выпить кофе на террасе и услышать городской шум.