Долина колокольчиков

— Я был вторым ребенком в семье, где родители очень долго думали перед каждым чадом: и с братом, и с сестрой у нас разница в пеплову дюжину лет. При этом старшего брата держали в ежовых рукавицах, к сестре, когда она появилась, относились уже с философским пофигизмом. Меня же, при всей нашей тотальной не-зажиточности, умудрились воспитать «тепличным цветком»: я рос очень толстым, прожорливым и одиноким. Впрочем, когда мать была беременна сестрой, родители спохватились, что со мной надо что-то делать: посадили на диету и загрузили делами. И вот, когда сестра появилась на свет, отец вручил мне накопленную сумму денег, чтобы я забрал в кондитерской торт — самый красивый, с заварным кремом и ягодами. Его макет стоял в витрине месяцами, и вся улица на него облизывалась, включая, конечно, меня. Но торт был ужасно дорогой, и, кажется, во всём портовом районе Саусборна мы были первыми бедняками, кто решился его заказать… В тот день мать возвращалась из лазарета, к нам должны были прийти два десятка соседей, и, бредя к кондитеру, я уже высчитал, что таким образом каждому гостю достанется всего-то по сто граммов торта… А это так мало! В общем, на обратном пути я завернул в тихий переулок и сам сожрал этот торт. Почти весь. А потом побил сам себя булыжником и, охая, приплелся домой: якобы на меня напали хулиганы. Конечно, все всё поняли. Более того, я с ужасом догадался, что мой отец с самого начала планировал это задание как проверку. Которую я завалил. Каждому гостю он говорил: «Торта не будет, а почему — спросите у Бертрама». И каждому я рассказывал про хулиганов. Это было просто ужасно, особенно с учетом того, что я сжевал пеплов крем так быстро, что весь вечер потом икал. Вы вообще представляете, каково врать про хулиганов, икая при этом и всё еще чувствуя привкус малины на языке? В окружении двух десятков голодных гостей… Ненавижу тот день. Мне невыносимо стыдно.

Берти поморщился, вздохнул и поглубже спрятал руки в карманы брюк.

— А малину-то ты ешь теперь? — сочувственно поинтересовалась я.

— Ем, конечно. Витамины, все дела. Да и торты поглощаю с удовольствием… Но ты не думай: это ни в коем случае не умаляет степень моего раскаяния!

Я серьезно кивнула. Верю. Меж тем, пришло время моей истории.

Поморщившись, я скороговоркой отбарабанила:

— Когда я училась в школе, нас принудительно рассаживали по партам. И передо мной всегда сидела одна и та же девчонка, с которой мы никак не общались — не дружили, не враждовали, ничего. Просто мирно соседствовали. Ровно до того дня, пока на уроке рукоделия я не потянулась вперед и огромными ножницами не оттяпала ей косу. А коса у нее, надо сказать, была шикарная, до попы. Визг мгновенно поднялся такой, что, думаю, даже в Норшвайне услышали… Все страшно перепугались. Меня с этими ножницами мгновенно окружили, как террористку, и начали требовать объяснения: почему? Почему я это сделала?! Я, как болванчик, повторяла: «не знаю», но они не принимали такой ответ. И тогда я начала врать, придумывая историю, которая бы понравилась им. Так, я сказала, что видела, как эта девочка делает нечто очень-очень плохое, отвратительное, но я — «не стукач», поэтому не донесла на нее, а «взяла правосудие в свои руки». А почему у меня такое глупое правосудие — ну так я же подросток, что с меня взять… И, короче, прикинь, Берти: я угадала. Та девочка и впрямь сделала что-то не очень хорошее — у нее аж вся кровь с лица схлынула при моих наобум-словах. Я не знаю, что именно, из неё учителя это вытянули, а нам, естественно, не сказали. Но в итоге её даже из школы выгнали… Всем было интересно, за что, одноклассники спрашивали меня, а я в панике продолжала давить на то, что я «не стукач», мол. В итоге меня сначала наказали — за косу — а потом наградили — «за правду». До конца учебы все думали, что я жутко «смелая» и «принципиальная». А что с девочкой стало — не знаю.

Замок с усиками хехекнул и растворился в воздухе… Берти Голден-Халла задумчиво смотрел на меня.

— Хм. А зачем ты все-таки отрезала ей косу? — спросил он. — Мстила? Завидовала?

— В том-то и беда, что нет… — я поморщилась. — Мне просто стало интересно, во что это выльется.

— Э-э-э, — сказал сыщик. — И часто тебе становится интересно?

Я только вздохнула. Я правда не знала, что меня тогда подтолкнуло. Наверное, если б знала, было бы не так стыдно. Потому что сделать гадость и развить её до драмы просто так — это совсем тоскливо. Кристалльно-жуткий пример подростковой жестокости, помноженной на любопытство и безнаказанность.

Какое-то время мы с сыщиком подавленно молчали.

— Хей, ну не грусти, попутчица. Некрасиво вышло, конечно, но её исключение из школы — это уже не твоя вина. Кори себя только за ножницы! — от души посоветовал Берти.

А потом вдруг спохватился и, покосившись на меня, стал энергично, без комментариев запихивать свой рыжий хвост под ворот свитера. Подальше от злодейки. Я посмотрела на его наигранную панику и, не выдержав, рассмеялась.