Долина кукол

Нили была на седьмом небе. В газете были также всякие хвалебные слова в ее адрес от всех звезд: и c которыми она работала, и c которыми была едва знакома. И даже кинокритики что-то такое пели в ее честь. Она словно побывала на собственных похоронах – только при этом могла слышать все надгробные речи. Это ощущение ей понравилось. Боже ж мой, они, наверное, и вправду испугались, что она умрет. И Босса, поди, здорово проняло, раз он так распелся. Ну теперь-то ему придется оставить ее в картине.

– Мне было очень плохо? – спросила она у сестры.

– Плохо! Да мы до последнего момента думали, что вы не выкарабкаетесь. Вы сутки лежали под кислородом.

– Но я же приняла всего несколько таблеток. Мне просто хотелось поспать, честное слово.

– Хорошо еще, что ваш дворецкий вовремя вызвал врача. Он поднялся и увидел, что вы еле дышите. Его встревожило, что вы три дня подряд ничего не ели.

Нили усмехнулась:

– Зато теперь, бьюсь об заклад, я стала стройной и красивой.

Сестра поспешно отвернулась. Почти тут же в палату вошел врач.

– Меня зовут доктор Киган.

Фамилия была ей знакома – личный врач Босса.

– Ну что ж, мы выкарабкались, – сказал он бодро.

«Это точно», – подумала она. Но, зная, что Боссу будет обо всем доложено, она лишь изобразила слабую улыбку.

– Очень вы глупо поступили. И чего вы этим добились? – спросил он.

«Вернула себя в фильм, придурок ты этакий!» Но этого она, конечно, не сказала, а лишь продолжала страдальчески улыбаться и даже для верности подпустила слезу. А потом тихо промолвила:

– Я… я не хотела жить без этой картины.

– Ах да… да… у вас ведь картина. Ну, c этим мы еще посмотрим, я не уверен, что вы сейчас сможете работать.

Она села:

– Я уже готова!

– Да, вы попали в переплет… Посмотрим. Если я посчитаю вас не вполне здоровой, я поставлю студию в известность. Я не имею права допустить рецидив.

Так вот оно что! Вот какую лазейку он нашел! Ее личный врач заявит, что она еще не совсем оправилась.

Она приветливо улыбнулась ему:

– Ну что ж, будем надеяться, что вы признаете меня годной. Ведь это была идея Босса – чтобы я похудела, и чем быстрей, тем лучше. Да, и к вопросу о моем здоровье: ведь это Босс порекомендовал мне принимать стимулирующие зеленые шарики – мне тогда всего восемнадцать было, – чтобы снизить аппетит. И мне много раз приходилось работать и вообще ничего не есть неделями – по его же приказу. Так что, думаю, вы найдете меня вполне окрепшей. Так… примерки начнутся через несколько дней. Я теперь совсем стройная, так что я к ним готова. А потом у меня еще будет целая неделя отдыха до начала съемок.

На другой день она вызвала своего адвоката и импресарио прямо в больницу. Они заверили ее, что все будет в порядке. Теперь, после всех заявлений, которые Босс сделал в прессе, ее уже нельзя будет отстранить от съемок. Эти заявления были даже лучшей гарантией, чем договор. И симпатии публики были на ее стороне. Но ей нельзя будет пропустить ни дня съемок. Ее об этом предупредили. «День пропуска… час опоздания – и вас вышвырнут. Он страшно злится и пойдет на это, даже если придется пожертвовать фильмом. Вы его перехитрили, а он терпеть не может, когда оказывается в проигрыше».

В первый день съемок она ужасно волновалась. Она видела, что Сэм Джонсон и вся съемочная группа тоже волнуются. Но она свой текст знала назубок. Да и весь эпизод – как свои пять пальцев.

– Прогоним разок эту сцену и начнем снимать, – предложил Сэм. – Давайте начнем c вашего диалога c публикой в ночном клубе. Вы просите тишины, а потом поете. – Он повернулся и крикнул присутствующим: – Все по местам! Начали!

Площадка была готова, и она начала. Все шло хорошо. Почему же все так нервничают? И почему Сэм все время прячет глаза? Это на него не похоже. Может, волнуется из-за того, что его могут снять c картины? Босс – настоящий ублюдок, это всем известно. Надо будет поговорить c Сэмом потом, когда кончат съемку.

Она смотрела, как устанавливали операторский кран, расставляли камеры. Неужели Сэм так волнуется из-за несчастных тысячи долларов? Ну нельзя же снять сцену за один дубль! Господи, да если они за весь день снимут хоть одну сцену, им уже повезет.

Прожекторы залили площадку светом, щелкнули хлопушкой перед самым носом… Господи, ей еще ни разу не приходилось снимать сцену почти без репетиций. Никто не смог бы это сделать.

Все прошло довольно прилично. Правда, она пропустила несколько строк, но для первого дубля… Боже ж мой, у него даже получится из этого несколько метров готового материала. Когда съемка была готова, она улыбнулась режиссеру.

– Вы пропустили слова.

– Всего две строки, – пожала она плечами. – Но звуковая дорожка уже записана. Ну не совсем совпадет… в другой раз…

– Хорошо. Снимем еще раз. Но этот дубль будет последним.

Бог мой, больной он, что ли? Да ему вообще не снять картину, если будет трястись так все время. Ну и пусть сам роет себе могилу.

Она вернулась на площадку. Но теперь подвернула ногу и споткнулась о провода микрофона, который должна была держать в руке.

– Стоп! – крикнул он и подошел к ней. – Вы хорошо себя чувствуете, Нили?