«Долина смерти». Трагедия и подвиг 2–й ударной армии

В половине третьего мы были у своих Нас встречали незнакомые бойцы, бросались обнимать, молча совали в руки сахар, сухари, масло»¹³⁵. Из состава редакции «Отвага» при прорыве погибли 26 чел., 7 чел. прошли коридор смерти, один сотрудник — старший политрук М. М. Залилов (Муса Джалиль) раненым попал в плен¹³⁶. Он пытался проскочить коридор на редакционной полуторке, для которой еще оставался бензин. Но в 1,5 км от Теремца–Курляндского машину разбило бомбой или снарядом. Еще сравнительно недавно на этом месте можно было видеть у большой воронки пишущие машинки и типографский шрифт¹³⁷. Впрочем, это всего лишь одна из версий, обстоятельства пленения Мусы Джалиля точно не известны, разбитая машина могла принадлежать и другой редакции. Так или иначе, раненый Муса Джалиль был взят в плен примерно здесь.

В 4 часа утра 25 июня вырвался из окружения 1240–й полк 372–й дивизии. Он получил приказ о выходе накануне вечером. В полку насчитывалось около 250 чел. под командованием М. М. Яновского. При прорыве отличился красноармеец А. Беседин. Ему поручили вынести документы полка. Силы у Беседина еще оставалось и кроме документов он взял с собой ручной пулемет. Немецкие автоматчики постоянно проникали в коридор и пулемет Беседина прокладывал дорогу ему и товарищам. Вместе с пулеметом он вынес три диска к нему и пистолет¹³⁸.

Несколько позже 1240–го полка 372–й дивизии прорвались воины 176–го стрелкового полка 46–й дивизии, а также командиры и группа бойцов 57–й бригады и 382–й дивизии. Другие бойцы и командиры этих частей прикрывали штаб армии или дрались с врагом на флангах коридора близ реки Глушицы.

Многие воины шли на прорыв, как на подвиг. Политрук Т. В. Безушко из 18–го артполка РГК перед броском через коридор сказал: «Если мы прорвем окружение — жить будем долго. Если погибнем — Родина нас не забудет и запишет наши имена золотыми буквами в историю Великой Отечественной войны»¹³⁹.

Красноармейцы 59–го отдельного саперного батальона бросились на прорыв с криками: «Погибать так героями!»¹⁴⁰.

В огненном коридоре навсегда остались тысячи людей. Со многими смерть была особенно жестока: перед гибелью она еще успевала поиграть своей жертвой, искалечить и изуродовать ее. Ветераны рассказывают, что на одном отрезке коридора сидел под деревом немец с карабином и, выбрав жертву, не торопясь убивал ее: сначала стрелял в ноги, когда человек падал — в руки, потом в голову. Так же методично он приканчивал следующего: в ноги, в руки, в голову… А люди шли и бежали мимо, под пулями и снарядами, не обращая внимания и в отчаянии твердо зная одно — впереди спасение. Прошло много времени, пока, наконец, кто–то из них догадался застрелить садиста.

Многие помнят женщину, которая лежала у дороги с оторванными взрывом ногами. Она просила пробегавших мимо пристрелить ее: «Эх, вы, мужчины! Как спать со мной, так все, а как помочь…». Но оказать ей такую помощь никто не решился.

В. А. Кузнецов записал в дневник рассказ о гибели двух друзей. Он сообщает, что командир 2–го батальона 1265–го полка 382–й стрелковой дивизии лейтенант Пред выходил из окружения вместе с девушкой–военфельдшером Спириной в ночь на 25 июня. От взрыва мины она лишилась ноги, ему оторвало руку и ногу. Юноша и девушка одновременно вынули наган и пистолет. К грохоту боя добавились еще два выстрела.

В ночь на 25 июня продолжались боевые схватки и на флангах коридора. Например, группа бойцов 100–го отдельного зенитного артдивизиона уклонилась в пути вправо и вышла на вражеские окопы. Немцы закричали: «Рус, рус, сдавайся!». Красноармейцы залегли и ответили огнем. Противник оставил окопы и бежал. Наши бойцы, потеряв несколько человек, вернулись на дорогу и выбрались из «Долины смерти»¹⁴¹.

В те же часы вырвались из окружения остатки 23–й стрелковой бригады.

Одной из последних прошла «Долину смерти» медсанрота 59–й бригады. Комбриг подполковник С. А. Писаренко заранее отправил санроту к Мясному Бору, как только открылся коридор. Медсестра Е. Л. Балакина (Назарова) вспоминает: «Начался выход. Начали падать люди, появились раненые, сначала их несли, но потом мы попали в такое пекло, что трудно описать словами. Все гремело, все пылало, а вокруг свистели трассирующие пули, как маленькие факелы. Казалось, все рушится, конец света /…/ Невозможно было поднять головы; ползли по шею в грязи по–пластунски, а из засады /кустарник слева/ раздавалось хоровое монотонное «русь, сдавайся, русь, сдавайся…». На глазах гибли те, с кем пережили весь ужас окружения. Живые ползли, каждый надеялся выжить, ведь за плечами всего 18–19 лет жизни.

Не могу описывать подробно всего, что пришлось пережить за эту ночь, с 11.00 24 июня до 5.00 25 июня 1942 года, когда мы, наконец, выбившиеся из сил, замученные вконец, выползли к своим /…/ Нас сразу окружили большим вниманием. По всем лесам были устроены прод–пункты, столовые, банно–прачечные отряды, госпитали, на нас смотрели как на выходцев с того света»¹⁴².