Долой стыд

— По-моему, всё правильно. Надеть-одеть?..

— Не думаю, что это были шорты. Думаю, что это были панталоны. Ну или иная разновидность женского белья. Тем более что до этого героиня принимала ванну, а сразу после — заворачивается в халат.

— ...

— Максим Александрович?

— ...Опять трусы. Вы не допускаете, что словом шорты здесь обозначается крой? Знаете, есть такие... именно что шёлковые. Или атласные.

— Нет, не знаю. Я наведу, конечно, справки, но «Словарь иностранных слов» определяет шорты как род коротких брюк.

— И какого года у вас словарь?

— Семьдесят девятого. О, только, пожалуйста, не надо рассказывать, каким убогим было советское бельё. В этих трусах выиграли войну, построили социализм и полетели в космос.

— В космос-то вряд ли...

— Весь вопрос в том, можно ли женские шёлковые трусы, скроенные как шорты, называть шортами. Я думаю, что нельзя.

— О господи.

— Strong predilections are rather a blessing; they’re simplifying.

— Я рад, что не понял. Тоже что-то... эдвардианское?

— Генри Джеймс. В этом феврале было сто лет со дня смерти. Хоть кто-нибудь в России, по-вашему, обратил внимание?

— Очень хорошо.

— Ещё раз не соглашусь. Это плохо, и даже весьма. Как можно забыть о Генри Джеймсе? Кого же тогда помнить?

— А я уж было подумал, что вы патриот.

— ...Никогда не считал, что быть патриотом означает умалять, высмеивать или игнорировать всё иностранное.

— Да, но почему вы расстроились из-за Генри Джеймса, когда у нас полно своих в том же положении?

— И того же уровня? Нет, вряд ли. Хотя не удивлюсь, если в следующем году забудут про Сумарокова. Триста лет со дня рождения. Знаете, всегда считал его трагической фигурой. Как по-вашему?

— ...А мне нравится, когда персонажи восклицают, заламывают руки и говорят ах!..

— Вы сами-то ах! когда-нибудь говорите?

— Ну да. Когда кончаю.

— ...Мне кажется, это совсем другое ах. Не то, которое имеет в виду литература.

— А что она имеет в виду?

— Жаль, что вы сегодня разминулись с Вячеславом Германовичем, он бы вам точно сказал.

— Как он?

— Сорок минут говорил о Сумарокове.

— И чего ты после этого такой дёрганый? Славика послушать — это лучше любых транквилизаторов.

— Я не – –

— Перестань, доктор. Я думаю быстрее, чем ты врёшь.

— ...

— Кстати о транках. Повтори мне то же самое.

— Вы не слишком налегаете?

— Живу на ветер. Как всё прошло со Станиславом Игоревичем?

— Я бы никогда не поверил, что такой человек пойдёт к психотерапевту добровольно. Как вы его заставили?

— Никак. Что его было, с ружья припугивать? Представь себе, ему это действительно нужно. Полежать вот на такой кушетке. Из Москвы свою не повезёшь, в Москву не наездишься. А здесь ему порекомендовали тебя. Надёжные лица.

— ?..

— У меня есть связи в кругу психопатов.

— Неужели вы думаете, что он не знает? Не догадается?

— Пусть догадывается. Это ни о чём не значит.

— Да как же не значит? Он ни за что не скажет мне правды, если будет подозревать – –

— А так, по-твоему, он её говорит? Твои клиенты говорят? ...И знаешь что, доктор? Ты не слишком ли озаботился достоверностью информации, которую получают органы? Разве это твоя проблема?

— Нет, это ваша проблема. ...Вы в каком звании, Олег Георгиевич?

— Полковник.

— Почему-то я так и думал. Вы сможете поверить, что я не тревожусь, с чего это меня осчастливили полковником взамен майора?

— Я опальный полковник.

— То есть нам обоим конец?

— Что плохого в том, чтобы благородно погибнуть?

— Это не «благородно погибнуть», это «пасть жертвой внутриведомственных интриг». Благородно погибать тоже не хочу.

— Не дрейфь.

— ...У этого человека нет слабых мест. То есть слабостей полно, но слабыми местами они не становятся. Вы понимаете, я говорю об уязвимости.

— А мы не будем его уязвлять. Мы будем наблюдать и копить информацию. И в конце концов он уязвит себя сам. Это просто, ты увидишь.

— Но сколько для такого нужно времени?

— Тебя что, поджимает? Что-то личное? Лучше расскажи дяде Олегу сразу. Мало ли, натравить меня на него хочешь. Мало ли, он тебе дорогу перешёл. ...Что насчёт бухла?

— Вот, во фляжке. Нет, с этим не надо. У меня есть другие... сейчас достану... Очень хорошее сочетание.

— ...А вот как было бы хорошо, окажись он шпионом.

— Да, сэр. В смысле, да, полковник. Хорошо. Но маловероятно. Если только агент влияния...

— Кому они сдались, эти агенты. Весь телевизор забит. ...Всё-таки есть у тебя свой интерес.

— Разумеется. Не нужны мне такие клиенты, за которыми спецслужбы ходят как привязанные. Чем скорее он куда-нибудь исчезнет, тем мне спокойнее.

— Исчезнуть можно по-разному. Можно так исчезнуть, что всей страной искать кинутся.

— Это зависит от того, кто исчезает.

— От этого всегда всё зависит. Ну-ка скажи мне, о чём я сейчас думаю?

— Не знаю.

— А кто знает, доктор?

— Что ж вы такой невесёлый, доктор? Совесть мучит или родные органы?

— Я весёлый, Нестор. Это вы ненаблюдательный.

— А дерзить будете, когда вас вызовут в Комиссию по люстрации.

— Закона о люстрации ещё нет, а комиссию уже собрали? Камертоны совести... И вы там, конечно, при кресле?