Долой стыд

В отчётах я регулярно писал откровенную ложь, но что стало бы и с Вячеславом Германовичем и, если на то пошло, со мной тоже, сообщи я, что некоторым людям неучтенные ресурсы помогают выстоять против терапии. «Медленно, но поддаётся»? Счас! Он не изменился ни на каплю: вежливый, чистенький, неукротимый педант.

При всей своей бесхитростности Славик очень ловко уворачивался от вопросов о личном. О родителях я кое-что выцарапал, какие-то крохи; о позднесоветском детстве. Отец-алкаш, мать, один на один оставшаяся с первой половиной девяностых; всё легко складывалось в понятную картину, и для меня стало ударом узнать, что алкаш был известный реставратор, а самоотверженная труженица-вдова билась с нуждой недолго, снабдив Вячеслава Германовича отчимом, чьё имя до сих пор навевает ужас.

Сведения эти принёс не полковник, как можно было подумать, а Нестор.

Для Нестора Славик оказался занозой, мешающей жить, — хотя он не отдавал себе в этом отчёта. Разве был Вячеслав Германович явный реакционер, изувер, слуга режима? То-то и оно! Энциклопедически образованные, добросовестные и лично привлекательные люди становились порой на грязную дорожку (тут Нестор неизбежно вспоминал Хайдеггера), но она же и приводила их впоследствии к историческому поражению, осуждению и покаянию — зрелище, поучительное для всякого. Так ведь Славик затаился в мире без дорог: тропы, которыми он бродил, были одинаково непригодны для тирана и гражданского общества. С врагом можно воевать, нетвёрдого союзника — пристыдить и сотней способов образумить; что сделаешь с человеком, для которого тебя вовсе нет? Вячеслав Германович даже не пытался понять, за что его наказывают. Он молча, покорно терпел, как мог бы терпеть голод и холод. От его терпения Нестор лез на стену.

«Знаете, доктор, — сказал мне Нестор в порыве откровенности и прозрения, — почему-то вот именно такого, тихого, хочется схватить и трясти, пока не завопит». — «Святых никто не любит», — сказал я. «Он не святой, а юродивый, — сердито сказал Нестор. — А вы знаете, кто его отец?» Тогда он мне и поведал.

Ну, папаша Нестора как источник информации не вызывает доверия. С другой стороны, он действительно везде крутился и многих знал. Его рассказы могу себе представить. Как у всех подобных людей, это одни фразы и намёки неизвестно на что. Я понял так, что отец Вячеслава Германовича имел идею фикс о масонском заговоре, под который он сгребал все прогрессивные поползновения своего времени. Из-за этого и общепризнанных связей с КГБ все честные от него отвернулись, а нечестных он пугал компрометирующими пьяными выходками. Ненадёжный и живописный человек. Я и самого Славика стал лучше понимать, с таким-то бэкграундом. А что до отчима, так тем более не удивительно, что мальчик убежал в словари и эдвардианскую литературу.

Воспользовавшись тем, что Нестор разболтался, я спросил его о положении специалиста.

— А вы не слышали? Скандал же был на всю страну.

То, что они называют «скандалом на всю страну», остаётся обычно вознёй в очень маленькой стеклянной банке: звук сквозь стекло почти не проходит, а видно только тому, на чьём рабочем столе эта банка стоит.

— Напомните мне.

— Его видели в ресторане. С Фуркиным и председателем Комитета по экстремизму.

— И что такого?

— И он теперь говорит «что такого». А то, что этот председатель курирует Имперский разъезд.

— ...Но они не могут не встречаться. По рабочим вопросам.

— Да! Но так, чтобы сегодня с одним, завтра — с другим. Не с обоими сразу! Это компрометирует вообще всех!

— Кроме него самого.

— На нём самом давно клейма негде поставить.

— Если на то пошло, сильнее всех подставился Фуркин.

— К Фуркину не липнет. Он же депутат, общественник. Обязан взаимодействовать.

— Вы меня окончательно запутали. Какая в итоге... партийная позиция?

— Доктор, я вам сто раз объяснял: у широкой демократической коалиции не может быть ничего партийного. Это объединение честных людей, а не партий! Мы избавляемся от мелких... внутривидовых дрязг.

— Но какая-то же позиция есть?

— Не «какая-то», а консолидированная! Разумеется, есть. Просто не нужно называть её партийной. Это неверно и политически близоруко.

— Больше не буду.

— Есть у меня план, — сказал Нестор, — и, прямо скажу, неплохой. В высшей степени изящная интрига. Я хочу, чтобы вы кое-что сделали.

Бегу, задыхаюсь, подумал я. И почему все изящные интриги так и выглядят, что кто-то что-то делает для вас, стратегов. Специалист вот тоже хочет, чтобы мы оторвали тебе голову.

— Да?

— Нужно, вы понимаете, вынудить его отказаться от этого двусмысленного положения. Дать чёткий ответ: с кем вы, Станислав Игоревич?

— Разве он не даёт ответ своим поведением? Разместился в Фонде Плеве. Работает на государство.

— Ну мало ли кто работает на государство. В реальной политике это ничего не значит. Это всё... для телезрителей. Короче, намекните ему, что на него готовят покушение. Угрозы ведь уже были? Были.

— Он не поверит.

— Почему?

— Потому что серьёзным структурам он не интересен. А у дурачков из Имперского разъезда руки не в том месте.