Долой стыд

Тихо прийти и почитать «Во глубине сибирских руд...» их, разумеется, не устраивало; они известили всех доступных иностранцев, всех предполагаемых стукачей — и все телефоны в коммунальных квартирах, поставленные, по всеобщему убеждению, на прослушку. В назначенный день и час квартал оказался забаррикадирован пожарными машинами и курсантами, приглашённые иностранцы не стали лезть на рожон, участники акции посмотрели и мирно разошлись по домам и никто в итоге не пострадал, разве что Пушкин, до которого уже никому не было дела. С Германом я в том году ещё не был знаком, но задним числом представляю, как он злорадствовал. Как же он их всех ненавидел, сегодняшних и стопятидесятилетней давности. «Масоны! Масоны!» Помните, тот молодой человек как-то сказал, смеясь, что крик души Германа напоминает ему крик попугая из «Острова сокровищ»: Пиастры! Пиастры!.. Такой же хриплый, напрасный и западающий в память.

Между прочим, я был знаком с человеком, который заявлял, что он масон. (Вы скажете, что я был знаком с великим множеством людей, которые ни о чём подобном не заявляли и при этом были масонами высоких степеней. Как у Поля Морана: «Никогда не подам руки педерасту, говорил мой отец, не подозревая, что с утра до вечера именно этим и занимается». Да, вы не знаете, кто такой Поль Моран. В те времена я тоже не знал. Сколько книг прочитано с тех пор и сколько передумано в одиночестве... Бесплодные мысли. А вы? Чем наполнили для себя эти годы? Простите великодушно, но я предпочёл бы знать, что вы давно мертвы, и иметь вас, так сказать, в полной собственности — прежнего... не скрюченного старика из зеркала. Скажи мне, милый друг, так ли я тебе гадок, как ты мне.)

Так вот, заявлял.

Ложи тогда ещё не легализовались, но эмиссары уже были засланы, и навербовали они в первом порыве энтузиазма немало болтливой шушеры. Определённо это было до того, как великий мастер Великого Востока Франции (опять эти пролезли первыми) прибыл в Москву и дал интервью телевидению и газетам, и до вала публикаций, в том числе истерических. Дальше, полагаю, пошло по нарастающей: снаружи — любопытство или ужас, внутри — рост и размножение лож, расколы, скандалы.

Человек, о котором я говорю, даром что ничтожный, не пропал бесследно. Теперь он заседает в Законодательном собрании. Погнали его из масонов или нет, мне неизвестно; рассуждая логически, должны были бы. С другой стороны, из ЗакСа-то не гонят? Там он на своём месте. В «Северной звезде» или «Сфинксе», вполне возможно, тоже. Как будущие члены Клуба на несостоявшейся акции в честь декабристов.

(Опять Клуб! Рискну предположить, что вас занимает вопрос, почему я извожу себя воспоминаниями о людях, которых считал недостойными моего общества; попутно замечу, что со стороны всё выглядит так, будто это они отвернулись от меня, а не я от них. Да, разумеется, вам очень смешно. Я бы с наслаждением посмотрел, как бы вы смеялись, доведись вам провести лучшие годы жизни среди трусов, лжецов, мелких интриганов и пакостников, полузнаек с апломбом, ничтожеств с архивами и по большей части — людей психически неадекватных.)

Заявлял, что он масон.

Он похвалялся, и я был впечатлён. Он и хвалился-то, поскольку знал, что произведёт впечатление, — не перед Германом же ему было перья распускать. Помню его, охваченного лихорадкой восторга и возбуждения, и себя, выражающего ошеломлённый интерес. (Немного было в моей жизни желающих поверять мне свои секреты, и особенно среди тех, кто знал, что я их сохраню. Почему так?)

Ну а параферналии? спросил тогда я, потому что мне действительно было любопытно. Белые кожаные фартуки, белые лайковые перчатки... молотки? (Каменщик, каменщик в фартуке белом, что ты там строишь, кому...) Молоток в этом ряду виделся мне предметом наиболее доступным в Советском Союзе восемьдесят девятого или девяностого года, и воображение тут же выложило на прилавок образцы, от солидного плотницкого инструмента до блестящего и невесомого докторского молоточка. Но — то ли потому, что до фартуков и молотков дело не дошло, то ли оттого, что фартуки и молотки и содержали для него главную тайну, — новообращённый масон ответил очень уклончиво. Промямлил что-то, и я его не пытал, а когда он намекнул, что мог бы свести «с ними» и меня, вежливо уклонился.

Вам я тогда не сказал ни слова.

Теперь и вчуже это кажется нелепостью, бредом: масоны, иллюминаты, КГБ — и мы посреди этого, простые советские люди. Бессвязная речь, товарищ майор, но вы поймёте.

ЗАГОВОРЩИК

Справедливость требует, чтобы людям давали шанс. Милосердие требует, чтобы людям давали второй шанс, после того как они просрут первый. Я пообещал девушке с синяками приглядеть за Павликом Савельевым, внутренне гадая, сколько раз ей понадобится наступить на эти грабли, чтобы наконец остановиться.