Долой стыд

— И теперь гадаете, не вернуться ли? Вы не вернётесь. А то, что сейчас чувствуете, — всего лишь экзистенциальная тоска. Вам кажется, что тогда, как бы ни было тяжело, труд имел смысл и тем самым придавал смысл жизни, а теперь, когда и то и другое выглядит жалкой пародией и вдобавок появилось время быть недовольным, смысла, по видимости, нет ни в чём — и это, согласен, отравляет даже то немногое, что вроде бы есть. Но подумайте вот о чём. Нравственную цену имеет качество труда, а не его обоснование. Кто вам мешает хорошо делать бессмысленную работу? Если бы это были, например, стулья, вы бы не рассуждали так, что для хорошего человека сделаю хорошо, а для негодяя — чтобы сидел как на гвоздях. Или: это для алеутов, там вообще сидят на полу. Или: это госзакупка — из тех, когда стул существует только на бумаге. В последнем случае предмет можно заменить мыслью о нём. Но это должна быть полноценная, безупречная мысль.

Какие госзакупки? ошеломлённо подумал я. Какие алеуты? Какие, в конце концов, стулья?

— Я и говорю: какая разница, мебель это или разработка Имперского разъезда. Делай, что должен! Последствия — вопрос кому-то другому. На Нюрнбергском, возможно, процессе.

— Но мебель, — сказал я, против воли втягиваясь в идиотскую дискуссию, — мебель по определению имеет смысл. Ею можно пользоваться.

— Это вы не видели образцы премиального дизайна. Съездите-ка вы в Мариинский к Фуркину. Его, конечно, трудно представить лезущим в мою форточку, и вообще я на него не думаю, но вы могли бы ловко выведать, известно ли ему уже что-то. Фуркин, знаете, он как лакмусовая бумажка. По нему — грамотнее сказать, посредством него — определяется состояние секрета. Секрет это или уже ерунда на палочке. Ну, что думаете?

Я уже боялся думать в его присутствии.

И ни к какому Фуркину не поехал.

ЖЕНИХ

Я всегда радовалась общим выходным и старалась их приукрасить, а Максимчик, радуясь или нет, принимал участие. Получалось не очень разнообразно — театры-музеи под запретом, в гости пойти не к кому, — но всё же какие-то развлечения у нас были: кино, бильярд, просто прогуляться и, если удаётся растолкать и погода хорошая, залив и пригородные парки. Но в последнее время у Максимчика дважды подряд находилось неотложное дело, а на третий раз он не стал ничего объяснять: буркнул «я пошёл» и испарился, пока я мыла после завтрака посуду и пол на кухне.

Конечно, я сама виновата и нужно было сказать накануне, что у нас есть планы. Я избегаю начинать зудеть о наших планах заранее, потому что это вырабатывает стойкое отвращение к запланированному мероприятию и его инициатору тоже. Но предупреждаю всегда, и если вчера не успела, так это из-за того, что Максимчик ещё спал, когда я уходила на работу, а я уже спала, когда он вернулся.

Стала припоминать, и обнаружилось, что единственным общим у нас остаётся новая кровать, а семейная жизнь рассыпается, толком не начавшись. Да, думаю, Анжелочка, приплыли. Эта лошадка скорее утонет, чем попьёт.

Взялась, раз уж так вышло, стирать-гладить; шуршу по хозяйству и прикидываю, как быть. Увезти его в Париж на новогодние праздники? Это деньги, визы, и я ещё не знаю своего рабочего расписания, у нас такие бои всегда идут за эту неделю. И самое главное — я вовсе не была уверена, что Максимчик согласится куда-либо ехать, Париж не Париж.

Даже в безоблачные наши первые месяцы нам обоим, мне и ему, стоило огромного труда выбраться в Египет, и тогда Максимчик, хотя внутри упираясь, прикладывал усилия, сам себя, можно сказать, тащил за шкирку, а теперь нас двоих поволоку я — по пересечённой, надо думать, местности. В тот раз в Египте мы очень хорошо провели время, пусть и пришлось пойти на уступки, отказавшись от достопримечательностей. Пляж, море — чего тебе ещё? сказал Максимчик. Сфинксы у нас самих есть, и никто почему-то к ним паломничества не устраивает. А как же, говорю, пирамиды? Да и сфинксы наши маленькие, а эти вон такие. Тогда бедняжка подумал, что я намекаю, будто размер имеет значение, и надулся, но ведь глупо говорить, что он его не имеет, если всё доказывает обратное.

К Академии художеств, посмотреть на сфинксов, я пошла, как только мы вернулись. Из-за размера или из-за того, что вокруг были дождик и Петербург, а не солнце и Египет, они показались мне усталыми, как зверьки в зоопарке. Такие, бедняжечки, замученные, прямо сфинксы Достоевского, каждый со своей печалью и особой грустной думой. Ничего общего с теми, в природной среде обитания. Хотя, может быть, кто знает, сфинкс в принципе грустное животное.

Можно поехать и не за границу. Можно подобрать санаторий, пансионат не очень далеко за городом, поехать покататься на саночках в такие места, где достаточно снега, — конечно, не в настоящие горы. Я была бы рада попробовать, но Максимчик в настоящих горах носа на улицу не покажет, будет сидеть в номере или баре гостиницы и злиться на весь свет, с меня начиная, и я его буду раздражать вне зависимости от того, где окажусь: рядом с ним или с нормальными людьми на лыжах. Не получится у нас сейчас отдых.