Долой стыд

— Они что, с облавой туда пришли?

— Нет, по жалобе. Я не понимаю, какие облавы?

Я тоже не понимал. Крыса мне про этот комитет что-то рассказывал, и я не думал, что они так быстро доросли до крышевания притонов.

Меж тем Муся, поведав самое страшное, разговорилась уже без удержу.

— Я не знаю, чем он мне понравился. Он как человек не нравится мне совершенно. Взгляды какие-то ископаемые, и работа, сами понимаете, оставила след. Нет, он не жлоб. Но вот в таком стиле: приходит, когда ему надо, берёт, что хочет. И с такими шуточками... Да что шутки! Он и когда молчит, я как будто слышу, что он обо всех нас думает. Но мне, по-моему, всё равно. Доктор, вы не представляете, до чего стыдно.

— Нет, не представляю. Не вижу причин стыдиться. В конце концов, это всего лишь белый совершеннолетний мужчина. Мог бы оказаться негром. Или жеребцом в непереносном смысле.

Муся посмотрела укоризненно, но от темы отклоняться не стала. Сильно же её припекло, подумал я.

— Нет, я не из-за этого. Вы опять меня выставляете какой-то феминистической ведьмой. Дело в том, что это неправильный мужчина, а не просто там какой-то мужик вообще. Неправильный человек! Такой, с которым у меня по-человечески не может быть ничего общего. Я понятия не имею, как с ним разговаривать!

— А зачем вам с ним разговаривать?

— Но... доктор... Мы ведь не животные. Даже и животные сперва друг друга обнюхивают. Хвостами вертят...

— Вот и вы повертите. Поулыбайтесь. Прикоснитесь как-нибудь.

— ...А если он меня оттолкнёт? А если... Доктор, а как? Ну, прикасаться?

Одно недолгое время у меня был клиент, который наслушался радиопроповедей модного семейного психолога. Подходите и тупо знакомьтесь, улыбчиво убеждал психолог. Одна пошлёт, десять пошлют, с одиннадцатой познакомитесь. Ну что, мой клиент подходил — налетал как коршун! — и выпаливал: «Женщина, можно с вами познакомиться?» На одиннадцатый раз дело едва не закончилось полицией. Сразу две ошибки, сказал я ему впоследствии. Во-первых, на вопрос «можно?» они автоматически отвечают «нельзя». Во-вторых, нужно было говорить «девушка». Но я подходил к женщинам, сказал он. Таким, знаете, за тридцать. Да хоть за пятьдесят! Он так и не понял. Он готов был выполнять логично выглядящие инструкции, но не понимал, почему они не срабатывают.

Мусе я сказал: «Можете потренироваться на мне». Но она отказалась.

Последствия не заставили себя ждать. Уже через два дня, в неурочное время, Муся сидела в моём кабинете и рыдала, забывая отсмаркиваться.

— Сказали, что я лживая дрянь... что специально втиралась ради бонусов... рекомендаций... за границу... ездить по фестивалям... Доктор, за что со мной так?

«За то, что ты дура». Но это была моя собственная дура. Я чувствовал за неё ответственность.

— Муся, — сказал я. И не только сказал, а выкарабкался из кресла, подошёл и похлопал её где-то в области загривка. — Муся, не плачьте. Я что-нибудь придумаю.

Муся от удивления успокоилась.

— В каком смысле?

Действительно, в каком. Пойду застрелю пару ЛГБТ-бандерш?

— Что ваш говорит? Из-за которого весь сыр-бор?

— Я его ещё не видела. Да и он тут при чём? Он ничего не знает.

— Ему, значит, правду говорить не будете?

— Я не представляю, как ему сказать. И, самое главное, зачем.

Это повысит твои шансы, подумал я. Но вслух не сказал. С одними повышает, с другими — нет. Ни в чём нельзя быть уверенным.

— Тогда обсудите это с Алей.

— Не буду я ничего ни с кем обсуждать! Справлюсь сама!

Я её похвалил и выпроводил, но мне было тревожно. Кто тебя тянул за язык, дура! Муся не понимала, против какого ветра взялась плевать. Для многих — открытых врагов или миллионов обывателей, чьё мнение никого не интересует, — это и был ветерок, сквознячок. Но она-то, она! Дезертирка. Отступница. Муся-апостатка, в довершение всего придумавшая взывать к чувству чести. Загляни в любую книжку, почитай, что делают с предателями! Предателей даже не расстреливают, их вешают. Особенно таких, кто со слезами продолжает твердить, что никого не предавал.

Спасти её могло бегство, но Мусе было некуда бежать. Микроскопически малый в масштабах страны мирок был всем её миром; она жила его масштабами. С таким же успехом я мог объяснять инфузории, что в соседней капле воды тоже что-то живёт и дышит.

Я открыл сейф, достал папку, заведённую на специалиста, вытряхнул из неё принесённые Чикой бумаги и хмуро на них уставился.

Я был лучшего мнения о демократической общественности. Вспомнить только их знаменитые общаки времён Болотной! Вместо этого мы с Чикой получили на двоих двести тысяч рублей, тысячу евро, какие-то бессмысленные наброски, которые Чика прихватил, потому что они были не без выдумки спрятаны в замороженных пельменях, и записную книжку. Бумажная записная книжка, как при царе Горохе: имена, адреса, номера телефонов. Большинства имён я не знал, а те, которые знал, меня удивили. Они не сочетались друг с другом.

Я сунул папки в сейф, записную книжку — в карман, чтобы разобраться с ней на досуге, и отправился на запланированно неприятную встречу.