Долорес Клейборн

Но я молчала и только смотрела на него. И чувствовала, как меня опять пот прошибает, а руки так и сжимаются. Но тогда бы ногти побелели… и он бы заметил. Мак-Олифф создан был замечать такие вещи. Еще была бы щелочка, чтоб упереться в нее этими его маячными глазами. Я попробовала подумать о Вере, о том, как бы она на него поглядела – как на кусок собачьего дерьма на туфле, – но только это вряд ли бы помогло: уж слишком его глазенапы в меня впивались. Прежде она словно была тут рядом со мной, а теперь вот никого в комнате не было – только я и этот аккуратненький шотландский доктор, который наверняка воображал себя эдаким частным сыщиком из журнальных рассказов (позже я узнала, что на побережье его заключения уже отправили в тюрьму больше десятка людей), и меня все больше тянуло открыть рот и брякнуть что-нибудь. А самое главное, Энди, я понятия не имела, о чем. И только слушала, как часы на столе Гаррета тикают – гулко так.

И я сказала бы что-то, но тут заговорил человек, про которого я и позабыла вовсе. Гаррет Тибодо. Таким быстрым, тревожным голосом, что мне ясно стало: он тоже больше не мог терпеть этой тишины. Подумал, наверное, что она так и будет тянуться, пока кто-нибудь не завизжит, чтоб найти облегчение.

– Послушайте, Джон, – говорит он. – По-моему, мы согласились, что Джо, если он ухватился за этот камень и повис на нем всей тяжестью, сам мог его выворотить и…

– Да прикуси же язык! – заорал на него Мак-Олифф пронзительным таким побитым голосом, а мне сразу полегчало. Минута эта позади осталась. Я знала, и, по-моему, коротышка шотландец тоже знал, что теперь конец. Будто мы с ним сидели вместе в темной комнате и он щекотал мне лицо вроде бритвенным лезвием… а тут неуклюжий старый полицейский Тибодо споткнулся, ударился о подоконник, и – раз! – вверх со стуком взлетела штора, комнату осветило солнце, и я увидела, что лицо-то мне перышко щекочет.

Гаррет пробурчал что-то, по какому праву Мак-Олифф на него орет, но доктор на него никакого внимания не обратил. Обернулся ко мне и сказал:

– Ну так как же, миссис Сент-Джордж? – жестким таким голосом, будто загнал меня в угол, да только мы уже оба знали, что это не так.

Ему оставалось надеяться, что я допущу какую-нибудь промашку… Но мне-то надо было о трех детях думать, а когда есть у тебя дети, научаешься осторожности.

– Я вам сказала все, что знаю, – говорю. – Он напился, пока мы дожидались затмения. Я сделала ему бутерброд – думала, может, он протрезвеет немножко, да ничего не вышло. Он все ругался, потом схватил меня за горло, стукнул раза два, ну я и ушла на Русский луг. А когда вернулась, его не было. Я подумала, что он отправился куда-то с одним из своих дружков, а он уже в колодце лежал. Думается, пошел к шоссе напрямик. Или даже меня искал, чтоб извиниться. Вот этого я никогда не узнаю… да, может, и к лучшему. – Тут я опять в него вперилась. – Вам бы самому такого немножко хлебнуть, доктор Мак-Олифф.

– Обойдемся без ваших советов, сударыня, – говорит Мак-Олифф, а пятна у него на щеках еще ярче пылают. – Вы рады, что он погиб? Отвечайте!

– Какого черта, – говорю, – это имеет к тому, что с ним случилось? Господи Иисусе, что же вы за человек!

Он ничего не ответил, только взял трубку в руку – а она немножечко дрожит – и давай ее опять раскуривать. Больше он вопросов не задавал – последний вопрос в этот день мне задал Гаррет Тибодо. Доктор Мак-Олифф про это не спросил, потому как важности тут никакой не видел. А вот для Гаррета это важно было, а для меня так еще важнее, потому как для меня, когда я выйду из городского управления, ничего кончиться не могло, а в некоторых смыслах должно было только начаться. Этот последний вопрос и мой на него ответ очень даже важны были, потому как одно дело – суд и совсем другое, о чем женщины через заборы переговариваются, пока белье вешают, или мужчины в лодках толкуют, пока перекусывают в море, привалившись к рубке. В тюрьму тебя всякое такое не упрячет, а вот в глазах города вздернет на виселицу.

– Почему, во имя всего святого, ты ему виски купила? – проблеял Гаррет. – Что на тебя нашло, Долорес?

– Думала, он меня не тронет, если у него будет что выпить, – сказала я. – Думала, посидим мирно, будем затмение наблюдать и он ко мне не привяжется.