На этот раз Мелвин был менее воодушевлён выполнять указания, но он все равно подчинился, его страх каким-то образом выпустил странный мазохистский адреналин.
— Открывай.
Мелвин закричал. На этот раз он увидел блондинку. Она тоже была голой и ещё более истощенной, чем брюнетка. Она сидела на старом диване. Героиновые дорожки испещряли её костлявые руки и ноги. Длинные светлые волосы висели грязным колтуном, когда она пристально смотрела на Мелвина. У неё практически не было жировой прослойки, она больше походила на скелет, обтянутый кожей, чем на человека. Чёрные зубы скрежетали за тонкими бескровными губами, когда она безуспешно пыталась опорожнить шприц для инсулиновых инъекций в червеобразную чёрную вену.
— Дерьмо ебаное! — всхлипнула она в отчаянии. — Все мои вены высохли. Я даже кайфануть теперь не могу!
Мелвин, дрожа, закрыл глаза. Единственное облегчение от этого ужасающего черно-оранжевого мира, в который он попал, было то, что он закрыл глаза.
Но он знал, каким будет следующие указание.
— Закрой глаза и повернись ко мне…
— Не-не-нет, — пропищал Мелвин, зажмурившись из-за всех сил, — я не буду…
Две маленькие костлявые руки обожгли его холодом, когда прижались к его щекам сзади и повернули голову.
— Открой их…
Кончики пальцев, тонкие и острые, как у скелета, осторожно подняли его веки.
Во мраке зала стоял худой мужчина на вид чуть старше тридцати. На нем были джинсы, кроссовки и футболка с логотипом группы «Генератор Ван Дер Графа». У него были каштановые волосы, сутулые плечи и тонкая шея, которая была, если угодно, длиннее, чем у Мелвина.
Этот призрак был почти зеркальным отражением Мелвина, за исключением того, что у него был топор в руках и он был забрызган кровью с ног до головы.
— Запомни. Образ в куске пленки похож на привидение. Я не могу сказать это прямо — мне нельзя. Ты должен использовать свой мозг, но ты довольно умен, не так ли?
Мелвин сглотнул и утвердительно кивнул.
— Хорошо, — сказал мужчина. — Зелёные пастбища ближе, чем ты думаешь.
Мелвин не понял его.
— Закрой глаза.
Мелвин так и сделал.
Наступила звенящая тишина. Мелвин не был уверен, как долго он простоял с закрытыми глазами. Ведь то, чего он боялся больше всего на свете, снова могло с ним заговорить.
Но его опасения оказались напрасными.
Когда он, наконец, снова открыл их, то обнаружил, что стоит в гостиной —
Не было и неуклюжего призрака, который стоял в конце коридора.
— Боже мой, — прошептал Мелвин. — Это был всего лишь жуткий сон.
Но еще более жутко: он, очевидно, пришел сюда во сне.
Конечно, все это имело смысл. Однако Мелвин не сразу осознал, что чувствует себя хорошо. Нет боли в горле, нет головной боли, нет лихорадки.
Но слова призрака до сих пор звучали у него в голове.
— Зеленые пастбища ближе, чем ты думаешь, — когда он произнёс эти слова, то поймал себя на мысли, что он смотрит на криво висящую картину рядом с диваном.
— Холмы, зелёные поля… И пастбище.
Мелвин чуть не испустил дух, когда что-то загремело на кухне. Вместо того чтобы испугаться, он чувствовал себя глупо: он стоял посреди ночи в гостиной в одной футболке и с фруктами, вышитыми на трусах.
— Привет, Мелвин. — весело сказала дерзко обнаженная Гвинет, выглядывая из кухни. — Что ты здесь делаешь так поздно?
— Я…
Его зрение, как и всегда, было приковано к плюшевому, великолепному телу. На кухне не было света, вместо него был свет холодильника, который освещал каждую деталь Гвинет, когда она стояла, склонившись перед открытой дверью. Ее грудь висела, соски торчали. Ее белые ягодицы, как у ангела, элегантно выпирали. Она протянула руку, чтобы забрать одну из коробок с китайской едой.
— У меня был дурной сон, — наконец ответил он.
— Да? У меня тоже.
Она выпрямилась, осматривая содержимое коробки. Свет от холодильника отбрасывал на ее грудь великолепный барельеф из белых и черных кругов. Ее пупок был красивой маленькой черной дырочкой, ее лобковый пушок светился, как гнездо сиропа из ирисок, превращенное в нить.
Член Мелвина дернулся в шортах до полной спонтанной эрекции.
— Мне снилось, что я запускаю воздушного змея на пастбище, — сказала она.
— Так, а что в этом плохого?
— В другой руке я держала ведро.
— Ведро?