Дом

Мой первый клиент… Если под первым клиентом нужно понимать первого мужчину, с которым я переспала без желания, просто, чтобы доставить ему приятное, тогда мне нужно уйти воспоминаниями гораздо дальше Дома или Манежа. Я уже забыла. Наверное, поэтому, как и Хильди, я не испытала чувства шока или отвращения, когда мне предоставили порядок и зарплату за мое самоотречение. Я хорошо помню своего первого клиента в Доме. Я принимала его в комнате рядом с Желтой, где Хильди работала на коленях перед рабочим-строителем. Дело было в странной полутьме Сиреневой комнаты с мужчиной, что приглаживал свои усы, полистывая газету Spiegel. Он хотел, чтобы все прошло по заезженному сценарию о студентке и профессоре. Нам потребовалось немало времени, чтобы понять друг друга, потому как я тогда едва разговаривала по-немецки. Он не рассердился на меня за это и, как настоящий педагог, старательно артикулировал, чтобы я въехала в жаргон подчинения. Что есть, то есть: он был страшный, — готова признать это перед жадной до деталей толпой. Это был низковатый, малость облысевший усач, невысокого полета птица, но он был очень приятным и носил обручальное кольцо, которое не удосужился снять. Мысли увидеть его нагим, что он овладеет мной, не вызывали у меня отвращения. Меня смущал смехотворный сценарий — то, что нужно было выйти из комнаты, постучать в дверь и притвориться студенткой, сдавшей задание с опозданием и заслуживающей хорошего наказания.

Но я сделала работу. И это не помешало мне после проглотить сэндвич с яйцами и сорок страниц Николсона Бейкера. Это не помешало мне заснуть как убитая ночью. В этом ли проблема? От этого я должна была бы потерять аппетит, видеть ужасные кошмары во сне. Я должна была бы смотреть на свое отражение в зеркале и говорить себе: вот что ты есть на самом деле — шлюха.

Ни разу за два года меня не посетили подобные мысли. Расклад заметно отличался бы, если бы я осталась работать в Манеже, я прекрасно осознаю это. Это не апология проституции. Если это и апология, то это апология Дома, женщин, которые в нем работают, апология доброжелательности. Недостаточно книг написано о заботе людей о своих ближних.

Если я редко презирала или ненавидела их — в конце смены или пребывая в плохом настроении, в самом разгаре месячных или просто от сверхчувствительности, — так это потому, что я тоже чувствую это пресловутое мужское помешательство на женских телах, на женском вожделении, пусть даже притворном. Их бесконечная погоня за своим членом — это в точности то, чем я занималась всю жизнь, это моя погоня за собственной вагиной в надежде что-то понять. Эти мужчины мало чем отличаются от меня. Именно себя я искала в их глазах, в то время как они лишь удовлетворяли физическую потребность.

«Теперь начиналось самое трудное. Сегодня все по-другому. Полное бездействие. Я, как и все остальные, должен ждать, пока что-то произойдет. Нет даже приличной пищи. В тот день, когда я приехал сюда и заказал спагетти с соусом маринара, я получил яичную вермишель с кетчупом. Я обычное ничтожество. Кончу, как деревенщина», — говорил Генри Хилл в «Славных парнях».

Наш юмор. Вот что я еще любила. Мне нравилось, что мои пошлые шутки, от которых обычно всех передергивает, смогли снискать такой успех у девушек. На кухне Бетти, Делила и Хильди слушают меня, то закатываясь безумным смехом, то прикрывая рот в позыве тошноты. Я описываю им клиента англичанина, который набрасывается на меня с утра с предложением использовать страпон. Во-первых, о страпоне: снаружи мне понадобилась бы долгая внутренняя подготовка, прежде чем произнести это слово вслух, но здесь оно выходит у меня изо рта так же легко, как какой-нибудь союз или частица. Ни одна из девушек не хмурит брови и не вздрагивает: все они уже носили вокруг талии этот огромный ремень из черного нейлона с прозрачным фаллоимитатором, похожий на своего коллегу, имеющего тысячу имен. Поощряемая таким образом их доброжелательностью, я выкладываю им остаток своей истории: как я неловко отрабатываю с этим типом, не смея поднять взгляд на себя в зеркало, как я слегка обижена на него за то, что моя компания вдохновляет его на подобного рода фантазии, а не на то, чтобы просто-напросто взять меня. Вот что он обдумывал с момента первой нашей встречи? В самом деле? Я хожу в шелковых подвязках, а ему хотелось этого?! Я размышляю о чем-то таком, удивленная тем, что все еще способна поражаться мужскому безумству, как вдруг, оторопев, замечаю, что мы буквально покрыты говном. Теперь, когда я описываю все это для благочестивых ушей, естественно, звучит ужасно. Мне бы забыть на секунду, что с тех пор уже два года утекло и для остальных разница между Жюстиной и Эммой медленно стирается.

— Я отстраняюсь, чтобы разогнаться немного, и тут замечаю, что говно повсюду: на секс-игрушке, у него на заднице, у меня на пальцах…