Дом

Обязательно настанет время, когда у людей закончатся аргументы против того, что проститутка может быть счастлива. Мы уже живем в это время, и за устаревшими аргументами теперь прячется лишь парадоксальная зависть, называемая другими именами. В этой профессии уже не умирают в тридцать лет от сифилиса или любой другой болезни, от которой излечиваются антибиотиками за один месяц. Та эпоха, когда проститутка вечно играла в русскую рулетку, канула в лету. Проститутки больше не голодают, нет той ежедневно раскрывающейся зияющей раны, стоны от которой необходимо заглушить. Там, где ее деятельность законна, проститутка не должна стоять под дождем и соглашаться на подозрительные сделки в темных тупиках. В домах, где о ней заботятся, она не нуждается в том, чтобы следить за своей сумкой, где во внутреннем кармане копятся деньги, заработные за день. Она не обязана мерзнуть или бояться мужчин, являющихся ее средством к существованию. Она использует свой доход, как пожелает: может оплачивать квартиру, может завести кредитную карту, у нее есть более или менее такое же количество привилегий и скучных административных обязательств, как и у первого попавшегося налогоплательщика. И факт в том, что ей недосуг тратить все деньги на разнообразные наркотики, которые, это общепризнанный факт, убьют ее так же быстро, как это делали венерические болезни в начале XX века.

У проститутки есть время… и сколько же его, господи! Какое счастье не вставать на заре и, когда светит солнышко, присесть на террасе, надев черные очки, чтобы посвятить себя единственным занятиям, делающим существование выносимым: читать, писать, улыбаться парням, пожирать глазами девушек. Черт возьми, я знала, что не могла до конца заблуждаться, когда в Париже проводила большую часть дня, перескакивая из одного кафе в другое с рукописью в руках. Позвонить Полин, которая тоже перестала работать, и спокойно пообедать, пока все остальные бегут на работу. Оставить хорошие чаевые красивой официантке и не спеша потопать в пахучую берлинскую жару к ботаническому саду, усаженному цветами.

Порой мне становится интересно, какой вариант получше мне могли бы предложить. И я прекрасно чувствую, что ненависть, недоверие целого мира по отношению к девушкам-содержанкам обосновывается в основном завистью, провоцируемой их свободой. И нежеланием признать, что все это свободное время, это опьянение от постоянных прогулок, которые никто не запретит, стоят того, чтобы незнакомцы гладили твое тело или проникали в тебя. Этот вопрос нужно задавать не мне: мое мнение об этом уже составлено. О, я прекрасно понимаю, что мне могут ответить на эти аргументы: что я ленива. Что я выбрала легкий путь. Что он в этом гнусном компромиссе, в мерзком отказе от труда и упорства. Чтобы общество меня принимало, я должна проводить большую часть своего времени, утруждаясь в бутике. Заработная плата, что мне переводили бы скрепя сердце, позволила бы мне тогда читать, писать и заполнять мои ночи более или менее удовлетворительными, более или менее посредственными встречами. То, что я ухитряюсь работать и соблазнять одновременно, — это, по всей видимости, непростительное оскорбление трудолюбивому функционированию общества. Но, видя, что это же самое общество находит приемлемым, я с еще большим удовольствием заказываю очередное свежее пиво, которые выпью за здоровье всех шлюх на свете.

Мне трудно закончить эту книгу, и причина только в том, что мне неохота покидать Дом. Когда я нахожусь внутри него, я буквальном вижу, как книга пишется сама собой у меня перед глазами: все нюансы точны, нужное количество нежности и юмора, именно столько, сколько я себе воображаю темной ночью, когда не спится. В такие моменты мне кажется, что девушки слетели прямиком с цветных страниц, словно стая редких птиц, подлетевших к моим рукам настолько близко, что связь между ними и мной не могла не появиться. Но стоит лишь выдаться свободному деньку, когда, кроме как писать, и делать-то нечего, и я словно заколдована. Как курица-несушка, которая не может больше нести яиц, я не могу разродиться строчками. Все потому, что я поняла, что в тот миг, когда я закончу эту книгу, Дом станет мне больше не нужен. Они будут мне больше не нужны. И это заставляет меня возвращаться за новым глотком их кислорода. Моя кровь стынет, так как в момент пьянящего вдохновения я решила разобраться во всем самостоятельно.

Теперь же я прогуливаюсь в своем напоминающем сумку платье с округлившимся животом, задрав ремень под грудь, чтобы никто не упустил из виду, что я на пятом месяце беременности. В руке — книга Ромена Гари. Мои лучшие друзья, мужчины моей жизни, за исключением Жюля, — все полностью находятся в книгах. Я как никогда раньше наслаждаюсь их компанией, сидя на залитых солнцем террасах в состоянии внутренней радости, в которой целиком и полностью растворяется мое осознание собственного тела. Я мирно отпраздновала траур по сексуальной части своей личности. Теперь она живет только через мой живот: в нем я порой чувствую, как что-то двигается.