Дом без привидений

Главреж взглянул на меня с подозрением. Но выбора у него не было. Он нервно сглотнул и бросил:

– Смотрите, Завьюжный. Подведете под монастырь весь театр, если что.

Он ушел. Снежана тихо плакала, стоя в углу. Я редко видел ее слезы. Даже когда врачи говорили ей, что она может не выносить ребенка, она не плакала, просто становилась сумрачной и подолгу молчала. А теперь она беззвучно рыдала, вытирая глаза ладошкой.

– Ну чего ты. – Я попытался встать.

Это мне удалось, и я, покачиваясь, подошел к ней. Хотел погладить по голове, но Снежана отшатнулась.

– Уйди от меня! Пьяная скотина, идиот. Ты сейчас ставишь крест на своей карьере. Более того, на своей жизни.

Мне показалось, она излишне драматизирует, как всякая женщина. Я растянул губы в резиновой улыбке.

– Хотя бы слушай суфлера, – сквозь зубы проговорила она и вышла за дверь.

Как только она ушла, пришел технический директор.

– Серафим Андреич, вы готовы?

– Я как пионер или котлета – всегда готов, – пошутил я. Тогда эта шутка была в обиходе.

– Ну и отлично. Жду вас за кулисами через 10 минут.

Прибежали девочки-гримерши, подправили мне грим, парик, одернули и без того хорошо сидящий костюм. Я чувствовал себя вполне нормально, вот только язык так и оставался наполовину онемевшим да в ушах стоял какой-то назойливый гул. Я двинулся за кулисы, по дороге то и дело натыкаясь на стены и разные предметы. Там уже толпился народ. Ждали отмашки, чтобы начать спектакль. Действие начиналось с громкой пулеметной очереди. Затем я должен был выбежать на сцену и громко крикнуть:

– Хлопцы! За мной!

Я встал за кулисой, про себя повторяя текст. Мне казалось, я помню его отлично, никаких провалов в памяти нет. Наконец пришел главреж, бледный от волнения, пахнущий дорогой туалетной водой, в костюме и при галстуке.

– Ну, братцы мои, с богом! В зале в ложе – вся администрация округа. Не ударьте в грязь лицом. Ни пуха!

– К черту! – ответили мы хором.

Грянула очередь. Я шагнул из кулис на сцену…

Это мгновение я запомнил на всю жизнь. Оно мне до сих пор снится в кошмарных снах. Так реально, будто все это происходит наяву. Я сделал шаг и приготовился бежать, но моя нога внезапно зацепилась за что-то мягкое. Это был занавес. Как я мог наступить на него, понятия не имею. Я упал. Прямо навзничь, на крашеные дощатые половицы. Зал ахнул. Я отчетливо услышал этот дружный изумленный выдох. Конечно, так никогда не начинался ни один спектакль. Пулеметные очереди тем временем продолжали палить – звукорежиссер не успел понять, в чем дело, и крутил обычную фонограмму. Артисты, которые играли бойцов и должны были выбежать следом за мной, сгрудились у кулис и тревожно перешептывались. Я попытался подняться, но нога так запуталась в занавесе, что я не смог этого сделать. Я упал снова и еще раз. Публика уже откровенно хохотала.

– Серафим! Сейчас же вставайте! – громовым шепотом велела мне из-за кулис технический директор Регина, очевидно, прибежавшая на зов труппы. – Вы с ума сошли! Вы знаете, кто сейчас в зале?

Откровенно говоря, мне было наплевать на шишек, сидящих в вип-ложе. Даже будь там сам президент, меня бы это мало беспокоило по сравнению с тем фактом, что я, Серафим Завьюжный, уважаемый всеми артист, валяюсь на полу перед зрителями. Большего позора сложно было представить.

Наконец мне удалось встать на ноги. С трудом удерживая равновесие, я вышел на середину сцены. В зале было шумно, слышался шепот, смешки. Пулемет к этому времени уже смолк, звукооператор пытался сориентироваться по ходу дела. Я не знал, как мне быть, что говорить, с чего начать. Внезапно мне в голову пришла блестящая и остроумная мысль.

– Братцы! – крикнул я, обращаясь к кулисам. – Братцы! Меня подбила фашистская сволочь. Но нас не одолеть! Вперед, за мной!

На сцену высыпали артисты, изображающие взвод. Дальше все пошло по тексту. Я видел ободряющие улыбки на лицах моих партнеров, кто-то показал мне большой палец – мол, отлично сработано. Вскоре раздались первые аплодисменты. Я облегченно вздохнул и приготовился получать привычное удовольствие от игры. Но не тут-то было.

Мне казалось, от стресса я мгновенно протрезвел, остатки хмеля выветрились из моей головы. Но на смену пьяному отупению пришло другое состояние. Оно было ничем не лучше прежнего, а, наоборот, гораздо хуже. Теперь перед моими глазами все двоилось. Я видел не одного человека, а двух, не двух, а четырех. Предметы тоже обрели своих двойников. Я протянул руку к котелку и схватил пустоту. Затем погладил воздух вместо Тамариных волос. Публика начала реагировать. Снова послышались смешки. Откуда-то сбоку отчетливо прозвучала фраза: «Да он под кайфом!» Я не мог взять в толк, откуда эта подстава со зрением. Никогда прежде у меня такого не случалось, даже если я был вдрызг пьян. Но разбираться нет времени, нужно выходить из положения, спасать спектакль. И снова смекалка выручила меня.

– Наташа, что со мной? Я… я ничего не вижу. Очевидно, это последствия контузии.