Дом бьющихся сердец

Легкие так распирает, а сердце так бешено колотится, что едва его холодные костяшки соприкасаются с моей разгоряченной плотью, с губ срывается дрожащий стон. Стон превращается в сдавленное хныканье, когда он надавливает на промежность.

– Даже не знаю, разорвать ткань или она еще пригодится.

Полагаю, пригодится для того, чтобы впитать в себя влагу, которую выделяет мой организм.

– И лишить себя возможности тебя испить?

О.

Мои.

Боги!

От его непристойных слов и прикосновений все во мне горит. Зачем он намекает, будто бы хочет коснуться ртом того места? Не может же он в самом деле этого хотеть!

– Хочу больше всего на свете.

– Почему? – Я задыхаюсь, когда костяшки пальцев поднимаются выше, задевая особенно чувствительную точку. – С чего тебе хотеть такого?

Он перестает дразнить меня и выпрямляется, чтобы взглянуть на меня сверху вниз.

– Мо крау, а почему мне этого не хотеть?

– Потому что… Разве это не… – я морщу нос, – не мерзко?

– Мерзко? – Он поворачивает руку и погружает в меня палец.

Потрясение от вторжения быстро сменяется восхитительным ощущением заполненности. Легкие сжимаются, и на выдохе с губ срывается его имя. Он вытаскивает палец, одновременно касаясь носом моего горла, затем вновь погружает палец в мое лоно. Все тело охватывает дрожь и не прекращается.

– Ты зачаровала меня, Биокин.

– Поэтому… я… дрожу?

– Да, мо бадок минан.

– Что… это значит?

– «Моя прекрасная пара».

Когда Лор убирает палец, мне кажется, будто я потеряла важную часть себя. Ощущение пустоты только усиливается, когда он возвращает ткань боди на место.

Должно быть, разочарование отражается на моем лице, потому что он ласково произносит почти нараспев:

– Какая же ты нетерпеливая птичка. – Он подносит палец, который был на мне – во мне – ко рту, кончик пальца блестит, словно запачканный медом. Затем Лор его облизывает. У меня перехватывает дыхание.

– Мед. Именно такая ты на вкус, Фэллон.

Воздух становится таким же удушающе горячим, как пульсация крови.

Лор возвращает ладонь обратно под платье, отодвигая черную ткань, затем входит в меня не одним, а двумя пальцами. Погрузив их внутрь дважды, он меня оставляет.

Я прищуриваюсь.

– Ну, ну. – Он тихо посмеивается, прекрасно осознавая, что его поддразнивания доводят меня до слез. – Перестань дуться, Биокин, и открой свой прелестный ротик. Я хочу, чтобы ты знала, почему я намерен провести большую часть своей жизни между твоих ног. – Он подносит пальцы к моему рту и ждет.

И ждет.

Он действительно ждет, что я… я… я…

– Я не прикоснусь к тебе, пока ты не попробуешь себя на вкус.

– А мне-то казалось, что мужчина вроде тебя не опускается до шантажа.

– Любовь моя, мужчина вроде меня живет, чтобы принуждать и сбивать с толку. А теперь открой ротик.

Я подчиняюсь, и он засовывает пальцы мне в рот, покрывая язык моими собственными выделениями. И, нет, мне не по вкусу. То есть мускусная сладость – не самое худшее, что есть на свете, но я пробовала нечто гораздо вкуснее, например, бенфрол и ликер, который выжимают из тонкой кожуры фрукта, а также губы Лора – я обожаю вкус его поцелуев; и еще монтелючинский сыр – и, боги, соль делает его просто фантастическим!

Лор качает головой, после чего заменяет палец языком и облизывает каждый уголок моего рта, словно хочет избавить меня от привкуса, который там оставил.

Мне больше достанется.

Я вспоминаю об одном-единственном разе, когда прикоснулась губами к мужчине. Я не рада воспоминанию, и, судя по рычанию, которое раздается в моем сознании, Лор тоже, но оно всплывает на поверхность вопреки всем моим попыткам запихнуть его обратно в коробку памяти.

Жаль, что нельзя выбросить ключ от этой коробки.

Мне совсем не понравился мой первый раз, и я вдруг начинаю беспокоиться, что не понравится и второй. А вдруг само действо станет мне противно? Вдруг будет больно? Я не хочу боли.

Лор отстраняется, и его раскаленные глаза приобретают холодный блеск.

– Давай обсудим твой первый раз и забудем навсегда, Фэллон.

– Я не… я предпочла бы не…

Он проводит большим пальцем по моей скуле.

– Я тоже предпочел бы не обсуждать, но ты должна знать: если тебе было больно, то только потому, что он – эгоистичный урод, который не потрудился подготовить твое тело. – У него под глазом дергается нерв, словно разговор ему невыносим. – Меня злит не сам разговор, а человек, который вложил этот страх в твои глаза. Тебе нечего бояться. Нечего! И если в какой-то момент ты почувствуешь малейшую боль, скажи мне остановиться, и я, черт возьми, остановлюсь. Слышишь?

Я смотрю на него, раскрыв рот, в груди бурлит смесь унижения и признательности.

Он обхватывает мои пылающие щеки ладонями и приподнимает лицо.

– Ты мне доверяешь?

– Да.

– Хорошо. – Его руки опускаются к бретелькам платья и сбрасывают с моих вздымающихся плеч. Глубокий черный вырез ткани спадает по рукам, освобождая грудь.

– А ты доверяешь мне, Лор?

Его взгляд скользит по напряженным бугоркам розовой плоти, направленным на него.

– Ты моя пара, Фэллон.