Дом бьющихся сердец

Уголки губ плотно сжимаются: она не в обличии ворона, а значит, не может мысленно общаться с собратьями. Только Лоркан может посылать ей послания в голову. Но если бы он прибыл, то не завернул бы нашу так называемую прогулку, на которую в принципе не соглашался?

Все же я выискиваю в темноте знакомый золотистый блеск, но не нахожу ни глаз Лора, ни кружащей над головой гигантской тени. Опускаю взгляд, не вступая в контакт через связь, и вновь фокусируюсь на Ифе. Она делает шаг, гондола раскачивается, и она хватается за лакированный борт. От потока гортанных слов, вырвавшихся из ее рта, сероглазый гондольер деревенеет, прямо как весло в его руках.

Вероятно, он понял, что у него на борту ворон.

Бусины позвякивают в черном головном уборе Эпонины, когда она откидывается на спинку дивана.

– Диотто, принеси моим друзьям вина.

Генерал напрягается, явно считая просьбу ниже своего достоинства. Белоснежная улыбка, которой одаривает его Эпонина, говорит о том, что именно поэтому она и поручила задание ему. Естественно, это поднимает принцессу в моих глазах.

Хоть пить мне не хочется, мне хочется полюбоваться тем, как рыжеволосый фейри будет мне прислуживать.

Удовольствие возрастает, когда лодка опять качается, и вино выплескивается ему на руку, пачкая бордовый рукав. Он вскидывает голову и осыпает проклятиями гондольера, который отступил от левого борта.

– Змей. – Воздушный фейри кивает на круги на воде.

Я вижу, как мерцают два чешуйчатых зверя – один голубой, как мое платье, а другой розовый, как головной убор Сиб… и покрытый шрамами.

Возникает искушение погладить своего любимца, но единственная цель нашего маскарада – оставаться инкогнито. И поскольку ни один чистокровный в здравом уме не станет совать руки в воду, я кладу ладони на колени.

– Пусть только эти твари попробуют еще раз ударить по лодке, – говорит Таво хоть и тихо, но угроза в его словах пронзает освещенную фонарями тьму.

– Только посмей к ним притронуться, Диотто, – рычу я достаточно громко, чтобы он услышал, – или использовать магию, и я прослежу, чтобы тебе подрезали какой-нибудь важный отросток. Сталью.

Повисает тишина. Затем рот Диотто кривится в уродливой ухмылке.

– Нападешь на меня со сталью или змеем, и я смогу напасть на твоих друзей с обсидианом, так что на твоем месте я бы не разбрасывался угрозами. Если только ты не намерена развязать войну. Полагаю, Багровый Ворон только обрадуется: сможет скосить весь наш вид под прикрытием мести.

– Фэллон, я нести тебя домой. Прошу. – Хотя вокруг тьма, от взгляда не ускользают завитки черного дыма, просачивающегося сквозь красную накидку Ифе.

– Ни. Фас.

Нет. Пока.

От ответа на языке воронов у нее округляются глаза. Оправившись от потрясения, она ворчит:

– Рихда гос м’хадр ог матток ле.

Я понимаю не все, но улавливаю суть, благодаря выражению «матток ле» – убить его.

Таво обходит скамейку и протягивает мне наполовину наполненный бокал. Ифе его выхватывает, пугая генерала, который так резко одергивает руку, будто его поцарапали. Увы, крови не видно.

– Гондольер, если бы я хотела покачаться на волнах, пригласила бы друзей к себе в личный бассейн.

Мужчина вздрагивает от выговора Эпонины, затем неуверенно встает на левый борт и, поглядывая на воду, опускает весло. Вероятно, еще один змей скользнул под лодку, потому что гондольер откладывает весло и гонит судно вперед с помощью воздушной магии.

– Может, кто-нибудь попросить барда спеть песню, в которых не фигурируют бравые мо́лодцы, спасающие немощных девиц? – Эпонина потягивает вино, наблюдая за тем, как играют желваки на челюсти Таво.

Я пытаюсь поймать взгляд Катрионы, однако куртизанка пристально смотрит мне за спину. Повернувшись, вижу судно, идентичное нашему, с пассажирами, похожими на нас. А мне-то казалось, что у нас будет весьма тесная компания. По-видимому, у Эпонины больше подруг, чем я предполагала.

Она наклоняется ко мне и шепчет:

– Они для отвлечения внимания. Ты заметила, что у них головные уборы того же цвета, что и у нас? – Я перевожу взгляд с другого судна и воды, которая пенится от извивающихся тел змей, на рот, подведенный черной помадой в тон аксессуару на голове. – Ну… Только не как у Катрионы. Наверное, она доплатила продавщице за то, чтобы быть единственной с такими волосами.

Сердце пропускает удар. Надеть платиновый парик должна была я.

Катриона, кажется, не слышала Эпонину, поскольку все ее внимание приковано к блистательным поместьям Тарекуори, мимо которых мы проплываем, в то время как толстопузый бард в гондоле, что идет с нами борт о борт, поет серенады сладким баритоном.

Остальные могут подумать, что куртизанка красуется, но это не так. В связи с чем возникает вопрос: почему она нацепила на себя мишень, которую полагалось носить мне?

Чье внимание хочет привлечь?

Глава 41