Дом бьющихся сердец

Я не поддерживаю дискуссию о преодолении трудностей, а обращаю взор на крошечные родные острова. Фасады домов украшают дикие цветы и ползучие лозы, между которыми виднеются сеточки трещин. Когда мы достигаем самого западного острова, я выпрямляюсь и хватаюсь за борт лодки.

Хотя я много раз хотела перемахнуть через мосты королевства, чтобы проверить, выполнил ли Данте свое обещание, присматривающие за мной вороны не выпускали меня за пределы Тарекуори, поскольку на его широких улицах легче охранять.

Теперь, когда мы проплываем мимо моего маленького голубого домика, я радуюсь, что меня сюда не пускали: неизвестно, как бы я отреагировала, если бы вернулась домой раньше.

Хотя изнутри не горят лампы, лунный свет стекает с разбитых ставней и скользит по пыльным комнатам, задерживаясь на стенах, покрасневших от оскорблений. Та крупица веры в Данте, которая у меня еще оставалась, испаряется, как роса под палящим солнцем.

Когда гондола поворачивается, открывая вид на сторону дома, обращенную к Раксу, Ифе шипит, а я так сильно цепляюсь за борт, что он мог бы треснуть, будь я сверхчеловеком. Пока я обычная. Единственное, что трескается, так это мое хладнокровие, когда глаза обжигают мерзкие слова, выведенные черным граффити рядом с лозой глицинии.

– «Багровая шлюха», – медленно читает Эпонина. – Твой дом, Катриона? – От ее сладкого тона притихшая куртизанка ощетинивается.

– Мой, – бурчу я сквозь стиснутые зубы. – Данте обещал его восстановить.

Ухмылка играет в уголках губ Таво.

– Мы пытаемся отыскать виновных. Король хочет преподать им урок. Кроме того, он предпочитает не растрачивать казну, чтобы к нему не хлынула толпа с требованиями о подачках.

На языке уже вертится напоминание о недостатках генерала, однако ярость притупляется от прикосновения к руке чего-то склизкого и твердого, вкупе с ониксовыми глазами, смотрящими на меня с ярко-розовой морды. Я провожу пальцами по клыку Минимуса, прежде чем погладить своего нежного зверя.

Его веки смежаются, он трепещет от удовольствия и бьет хвостом по маслянистой воде, обрызгивая Ифе и Сиб. Ворон никак не реагирует, в то время как Сиб морщит свой вздернутый носик и ворчит: «Фу», подцепляя двумя пальцами полоску морской водоросли, угодившую ей в декольте.

Я бы, пожалуй, рассмеялась, не будь я все еще немного обижена на нее за секреты.

– Я и не подозревала, что собираюсь породниться с бедным семейством, – говорит Эпонина. – Неббе будет радо оплатить ремонт, но, прошу, продолжайте поиски виновных, Диотто.

Щеки генерала вваливаются.

– Я передам ваше предложение королю.

– О, я вовсе не предлагала. – Она оглядывает остальных. – Разве прозвучало как предложение?

Ее сострадание усиливает мое чувство вины за соль, подсыпанную в напиток.

Когда мы наконец отплываем от моего оскверненного дома, я убираю руку от Минимуса и тереблю шнурок мешочка с солью, спрятанного в складках платья. Я хочу узнать тайны Катрионы почти так же сильно, как тайны Эпонины, поэтому раздумываю, когда подсыпать соль и ей: сейчас или в ре-сторане. Учитывая, насколько глубоко куртизанка погружена в себя, даже отвлекающего маневра не понадобится.

Я наблюдаю за ней, пока она наблюдает за Тарелексо, в то время как бард напевает новую песню – я едва различаю мелодию из-за какофонии мыслей.

Когда гондола скользит мимо тарелекской пристани и в поле зрения появляется пурпурный тент «Дна кувшина», я бросаю взгляд на Сибиллу, чье горло почти непрерывно дергается. Прогоняя остатки раздражения, нахожу ее ладонь, спрятанную в складках бело-розового платья. Подруга вздрагивает, но поняв, что это лишь я, печально улыбается и крепко сжимает мою руку в ответ.

Как у нее сейчас, должно быть, разрывается сердце: она всего в нескольких шагах от дома родителей, где ей не будут рады. Полагаю, нонна с маммой тоже не захотят иметь со мной ничего общего, когда падет барьер, но я продолжаю надеяться, что они не отвергнут меня так же, как Амари отвергли своих дочерей.

В «Дне», видимо, ужасно тихо, поскольку песня барда привлекает внимание немногих посетителей. В одном из окон появляется Дефне с дымящимся блюдом в руках. Поставив его на стол, она тоже смотрит на канал. Глаза и рот обрамляют новые морщинки. Морщинки, вызванные мной. Вызванные тем, что я навлекла на своих близких.

Узнала ли она нас под масками и париками? Видит ли, как разбиваются наши сердца, падая в пропасть, которая простирается между нами? Мне будет больно, если Амари никогда меня не простят, но гораздо больнее, если они никогда не помирятся с дочерями.

Едва развевающийся пурпурный тент скрывается из виду, Сиб сжимает мою руку и опрокидывает в себя бокал вина.

Я отдаю ей свою порцию, и она поглощает ее тоже.

– Они смирятся, – бормочу.

Подруга одаривает меня печальной улыбкой.

– Твои слова да богам в уши.

– Я что-то пропустила? – спрашивает Эпонина.

Пока Сиб все объясняет, я возвращаюсь к изучению Катрионы: она словно в другом мире, взгляд прыгает с крыши на крышу, с дорожки на дорожку. Интересно, что она высматривает – воронов? Спрайтов?