Дом Чародея

И вдруг она закричала. Выдернула руки и схватилась за голову, согнувшись пополам. Джун дёрнулась, чтобы броситься к ней, но Персиваль крепко держал её за руку, так что она охнула, потому что это как раз была перебинтованная рука, и, когда она на него посмотрела, покачал головой. Он ускорил свой магический речитатив, который всё равно лился песней и пробирал до глубины души и до самых костей, что в случае Джун могло быть весьма буквально. Девушка зажмурилась. Ей хватало измученного крика, от которого спрятаться было негде, и видеть вдобавок к ним мучения подруги, хоть и бывшей, она не могла. В конце концов вопль перерос в хриплые мучительные стоны, прерываемые тяжёлыми всхлипами, что каким-то образом оказалось ещё хуже.

И вдруг Персиваль сам отпустил её руку, и Джун открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он, перегнувшись через стол и едва не задев свечи, хватает Мириам за плечи, чтобы не дать ей завалиться, и она обмякает у него на руках. Остаток чар он дочитал уже шёпотом, завершив их тем, что начертил огоньком ещё какой-то символ на лбу девушки, и тот, вспыхнув золотом, исчез. Повисла неожиданная зловещая тишина. Персиваль перетащил Мириам на диванчик и осел обратно на пол, с тяжёлым вздохом утирая пот со лба.

– Она будет в порядке? – взволнованно спросила Джун. Она вскочила с места и склонилась над Мириам. Та лежала с закрытыми глазами, и её лицо то и дело беспокойно подёргивалось. Значит, живая.

– Я вплёл усыпляющие чары, чтобы успокоилась. Но, зная мою сестру, я не удивлюсь, если она проснётся от кошмаров минут через десять. Те, с кого снимают чары памяти, так кричать не должны…

– А вы уверены, что ничего не напутали с чарами на этот раз? – сурово спросила Джун. Персиваль смерил её испепеляющим взглядом.

– Абсолютно. Я всю ночь на них потратил.

– Ага, я потому и спрашиваю.

Персиваль обиженно хмыкнул и как-то особенно резко задул свечи, оставив их сидеть в загадочной полутьме. А потом поднялся и пошёл ставить чайник. Джун посидела немного на полу рядом с диваном, не отрывая взгляда от Мириам, а потом сходила в свою спальню и вернулась оттуда с пледом, которым накрыла неудобно устроенную девушку, и подложила ей под голову диванную подушку. Откинув несколько выбившихся прядей с её лица, Джун с удивлением обнаружила, что лоб Мириам покрыт холодным потом. Ей не очень хотелось знать, что же такое ей снится.

Поскольку Персиваль с кухни так и не вернулся, Джун решила пойти за ним. Он стоял, прислонившись к краю кухонной тумбы, угрюмо скрестив руки на груди и, увидев Джун, поднялся и отвернулся от неё, уткнувшись взглядом в чайник.

– Вы что, на меня обиделись? – усмехнулась девушка. Чародей не ответил, и она продолжила: – Ну ладно, простите меня, что ли…

– Просто знаешь… Вечно для вас, женщин, стараешься, из кожи вон лезешь, а вы же никогда ни черта и не цените! – отрывисто и как-то даже зло фыркнул он, скосив на неё мрачный взгляд.

– Ах, мы, женщины, плохие?! – Джун прямо-таки захлебнулась от возмущения. – А ничего, что ты всё это время пожинаешь результаты своих же собственных ошибок, а? Об этом ты, небось, не думал! Конечно, во всём всегда виноваты женщины! Какой же ты, однако, бываешь временами козёл!

И Джун развернулась и с гордо поднятой головой вышла из кухни. Будь тут дверь, она бы ещё ей как следует хлопнула. И всё же, несмотря на то, что она старалась делать вид исключительно по-королевски оскорблённый, ей действительно было обидно. Она ведь всего-то имела в виду, что некоторым колдунам, чем строчить чары ночами, следовало бы получше о себе заботиться и высыпаться! Ну ничего, раз уж он такой, то и она может перестать о нём переживать. Вот возьмёт – и не будет больше о нём беспокоиться! Больно он ей сдался! Ещё чего!

Плюхнувшись на пол рядом с диваном, Джун обхватила руками колени и тихо заплакала. От простой человеческой обиды и бессилия. По-хорошему, стоило бы собрать свои немногочисленные пожитки и уйти, хлопнув дверью. Только что идти ей было вот вообще некуда. Снова сойтись с Мириам и переселиться в поместье Рэдвингов, прямо под бок к Персефоне? Нет уж, пожалуй, если выбирать из этих двух зол, Персиваль начинал казаться тем ещё душкой.

Она услышала, как на кухне засвистел и затих чайник, а потом – мягкие шаги рядом с собой, но не подняла головы. А Персиваль прошёл мимо.

– Можешь уже начинать называть меня на «ты» не только когда орёшь на меня, – буркнул он, сгребая с кофейного столика погашенные свечи и кристаллы. Джун уткнулась ещё глубже в колени, чувствуя, как начинают гореть щёки. Она как-то даже не обращала на это особого внимания, но ведь и правда, был за ней такой грешок. Только вот она твёрдо решила для себя за свои выпады не извиняться. Она была права. За правду прощения просить не полагается. Пусть обижается, если так хочет. Может, ему так лучше думается над своим поведением.