Дом для меня

В тот день вместе с носками удалось вернуть и сам комодик. Когда Лер вернулся в квартиру Васильцева и за охранником, занесшим комод, закрылась дверь, он рухнул на мягкую скамейку и, не раздеваясь, привалился плечом и головой к стене, силы будто разом оставили его. Он выдохся и осознал, что только что перелистнул очередную страницу своей жизни. С Жанной, несмотря ни на что, ему было тяжело, слишком сильно он волновался и переживал за неё, и точно не смог бы сам уйти без веского повода, а его поиски могли растянуться на неопределенный срок, но теперь все сложилось как нельзя лучше.

Лер стеклянными глазами смотрел на гостиную перед собой, точнее, на коридор и кусочек гостиной, на темные стены, точечную подсветку, благородный паркет, строгие линии мебели и большую картину в коридоре с парящим журавлем. Этого журавля, как ни странно, выбрал Лер, показал Васильцеву абсолютно без задней мысли, и через несколько дней журавль занял свое место на стене в коридоре.

Картина была выполнена в стиле традиционной китайской живописи, всегда изображавшей мир более тонкий и духовно отчужденный от мирской суеты. Раскинув белоснежные крылья, журавль парил в темной синеве, и Лер часто буквально прилипал к нему глазами и чем дольше смотрел на прекрасную птицу, тем больше соглашался с тем, что не зря в Японии и Китае журавль – священная птица В Китае красноголовый журавль считается посланцем богов. Его белоснежное тело олицетворяет чистоту, а ярко окрашенная шапочка – огонь жизни. Японцы вообще называют журавлей «людьми в перьях», и Лер признавал, что есть в них что-то завораживающее.

Переключившись наконец с картины на рюкзак с носками и комод, Лер нервно передернул плечами, только в эту минуту осознав, что начался новый этап его жизни.

***

К тому моменту, как нога более-менее пришла в норму и Лер смог ходить, прошел месяц, который он провел в квартире Васильцева. Это был странный месяц, Лер пребывал в полном замешательстве от того, в какую сторону двигаются их с Васильцевым отношения, притом что мужчина был явно доволен. Между ними появилось странное молчание, они оба избегали проблемы их отношений, по разным причинам не желая выносить их на обсуждение. Очевидно, что все это зашло дальше, чем оба предполагали, и Лер, в отличие от Васильцева, этому не был рад. Причем в этой дурацкой, искореженной конструкции все выстраивалось таким образом, что Лер метался на перекрестке двух непонятных перспектив.

Во-первых, отношения с Васильцевым приобретали вполне себе стабильный характер, у них появились совместные маленькие привычки и традиции, и все это неизбежно начало перерастать в серьезные отношения с длительной перспективой, он привыкал и не мог не заметить, что ему с Васильцевым комфортно. Лер даже начал называть его Димой и при этом не ломал язык, но это становилось такой же проблемой, из-за которой он «порвал» с Жанной.

Во-вторых, после выходки Жанны неизвестно, что за метаморфоза произошла в голове Самсона, но тот как-то резко угомонился и прекратил все действия относительно Жанны и ее бизнеса, а на телефон Лера около двух недель не приходило ни одного сообщения, пока однажды утром не пришло: «Доброе утро». Просто «доброе утро», и Леркино утро перестало быть добрым.

Сначала он подумал, что Самсон просто забыл добавить слово «шлюха», но на следующий день снова пришло сообщение примерно с таким же содержанием, и вот от него Лера бросило в холодный пот. Это означало, что Самсон мало того не отстал, так еще и тактику сменил, и именно этой тактике было сложнее всего противостоять. До ноющей ломоты в теле хотелось ответить. Хотелось поверить, написать любезность в ответ, а губы самопроизвольно растягивались в улыбку.

Но Лер не мог ответить. НЕЛЬЗЯ.

Время шло, нога восстанавливалась, Васильцев рядом с Лером становился все более человечным и открытым, втягивая его в свое жизненное пространство, окружая заботой. И Лер, переступая через свои чувства, через наивные грезы, отвечал взаимностью – был тем, кем хотел его видеть Васильцев. Отзывчивым любовником. Отзывчивым. Любовником.

Все чаще, находясь в одной постели, в самом начале прелюдии Лер ловил себя на мысли, что мир вокруг него становится стеклянным и он смотрит как бы из-за пусть кристально прозрачного, но толстого стекла на самого себя. Особенно сильно усиливало это ощущение зеркало напротив кровати. Оно было тут еще до появления Лера и очевидно не было предназначено для того, чтобы они оба смотрели в это зеркало во время секса.

Лер пытался отводить взгляд, но их обоих словно примагничивало к зеркалу, и если Васильцев смотрел в него для того, чтобы в очередной раз убедиться, что вскруживший ему голову любовник действительно под ним и ему не мерещится, то Лер смотрел для того, чтобы запечатлеть, запереть происходящее не в реальности, а в зазеркалье. Будто не в реальности он выгибается в чужих руках. Не в реальности он не отказывает. Не в реальности он отвечает на чужие поцелуи, не его ноги обвивают чужую талию, не на его бедрах лежат чужие жесткие пальцы.