Дом для меня

Ну а дальше больше, выскочка Самсон загнал Лера в угол, и тот совершил "благородный поступок", лишивший его пусть и балласта в каком-то смысле в виде Жанны, но и территории для отступления, к тому же, как бы то ни было, с Жанной Лер мог распрощаться в любой момент, потому что их ничего не связывало, кроме дружеских отношений, а теперь на шее Лера был годовалый контракт, предварительное расторжение которого облагалось внушительной неустойкой, и это как минимум на год точно обеспечивало нахождение Лера в Москве.

К тому же владелец агентства был его давним знакомым и им удалось обговорить некоторые нюансы, по которым Лера не просто нагружали работой, но и заставляли мотаться по разного рода вечеринкам и фуршетам, где модели обычно находили себе "спонсоров". Все это проходило в рамках обязаловки, и Васильцев как самый благородный человек сразу тактично предложил Леру машину и охранника, но ему, конечно же, отказали. Дмитрий отступил, но затаился в ожидании часа Х, когда Лер позвонит с просьбой о помощи. Дитрих со своей стороны делал все возможное, чтобы открыть на Лера "охоту", но Лер был тайным шиноби деревни Скрытого Листа, потому просто профессионально шкерился по темным углам на всех вечеринках, мастерски ускользая от всех предложений совместно выпить или еще чего лучше – закинуться парочкой веселых таблеточек.

С самыми настойчивыми Лер соглашался выпить и просил подождать, пока он сходит в уборную. Куда потом из этой уборной Лер исчезал, осталось тайной, которой даже Дитрих озадачился. В итоге, поскольку Лер так и не прокололся за два месяца, Васильцев ослабил контроль и перестал ждать желанного звонка, чтобы "спасать" принцессу из пасти дракона и вновь предложить сопровождение охраны.

Пока Васильцев праздновал свою маленькую победу, Лер боролся с собой и… с Самсоном. Чертов паршивец решил сбросить волчью шкуру и сменить ее на ангельские перья.

Началось все с утренних сообщений, с пожеланием доброго утра. Причем сначала это были простые эсэмэски, то потом Самсон стал писать Леру в ватсап, и Лер понял для чего: так как он не отвечал на эсэмэски, Самсон не знал, прочел ли он их, может быть он в чёрном списке, а в ватсап было видно, что Лер сообщение прочел. Лер твердил себе, что обязан заблокировать контакт, но каждый раз руки будто парализовывало, стоило настроить себя на то, что он должен его заблокировать.

Сначала Самсон писал дежурное "доброе утро", потом к нему прибавилось и "спокойной ночи", постепенно сухие слова стали обрастать смайликами, ну а через две недели дурацких сообщений Самсон начал каяться, и это стало новой ступенью в мучениях Лера. Гораздо легче было выносить сложившуюся ситуацию, когда Самсон был грубой скотиной, но когда он начал писать эти свои дурацкие эсэмэски, а потом методично извиняться за каждый эпизод, каждое грубое слово и не просто извиняться, а подробно излагать, почему он психанул, и признавать, что был не прав, это стало просто личным адом Лера.

Самсон почти сразу объяснил, причины такой откровенности: оказывается его подруга-психолог давно предлагала ему свою профессиональную помощь, похоже, видела зачатки неадекватности, но он, естественно, от нее отказывался, пока не наломал дров с Лером и сам не приполз к ней с бутылкой коньяка, чтобы выяснить, почему "влюбился в эту суку" – так он и написал в сообщении. Очевидно первичное осознание собственной неправоты заняло у него больше двух недель, к концу которых он и начал писать Леру свои дурацкие эсэмэски, а потом он взялся за "объяснение" причин своих поступков, и это выкинуло Лера в какую-то особую плоскость мучений.

Оскорбительные сообщения почему-то никогда особо Лера не задевали, не то чтобы они его вообще не трогали, но время шло, а они продолжали прилетать раз или два в неделю, но Лер их ждал. Искореженная от боли душа ждала даже этих эсэмэсок, объясняя себе, что раз пишет, значит, не забыл, раз царапается, значит, и ему больно. Лер уже не пытался ставить себе какие-либо диагнозы, как-либо себя ругать или оправдывать, потому что боль, несмотря ни на что, не проходила. Он только по ней и определял, что еще жив, все остальное воспринималось словно через стекло.

Когда эсэмэски с оскорблениями вперемешку с претензиями пропали на две недели, Лер не хотел это озвучивать даже мысленно, но сутками грел телефон в руках в ожидании сообщения. Неужели забыл? Неужели отпустил? К счастью, никто, кроме самого Лера, не знал о его унижении. Об унижении ждать хотя бы эти гадости, лишь бы знать, что он не забыл. Если бы ему кто-нибудь сказал, что так бывает, Лер не поверил бы. Порой он радовался, что успел наломать дров и связаться с Васильцевым до того, как окончательно понял, насколько влип, потому что, пробудь он с Самсоном чуть дольше, прилипни он к нему сильнее, он бы уже, вполне возможно, не смог себя отодрать от него и с каждым днем спускал ему с рук все больше и больше гадостей.